Федор Палицын - Записки. Том II. Франция (1916–1921)

Не золото прельстит Европу, а предметы первой необходимости, а их-то Россия дать в должном числе не может. Надо подумать раньше о нашем Севере и Западе и их насытить, а излишек, если такой будет, дать Европе. Отсутствие Красина именно весной, когда подготовительная работа по сухопутным и водяным путям должна быть усилена, большой вред.

Дружба Англии и Франции выразилась международной военной комиссией по разоружению Германии. Сюда даже приехал Черчилль. Под шумок поляки сплетничают о международной комиссии в восточной Пруссии.

Какой кляузный народ, и все темными путями.

Наши потерпели неудачу в Польше, и, может быть, крупную.

Это-то беспокоило меня больше всего с конца февраля. Я мало знаю, что происходит у большевиков в их военных управлениях, но я знаю наших военных деятелей, не только как работников своего дела, но и как людей.

Они могли быть годны к борьбе с их товарищами, антибольшевиками, но я был более чем уверен, что в главнейшей фазе и борьбе с польскими войсками они в той обстановке, в которой работают, успеха достигнуть не могут. А для русского дела здесь нужен был успех, ибо неустойка еще более усилит Польшу и ее войска. Жаль мне погибших, и притом с вредом для нас. Теперь придется начинать сначала, в условиях более сложных и трудных, и как не хитры большевистские деятели, но в обстановке их жизни, их кругозора, им с этим делом не справиться. В борьбе с Польшей должно разрешиться величайшее русское дело, которое своими последствиями должно отразиться на все, на Финляндию, Эстляндию, Литву, Латвию, Бессарабию и т. д., и за это большое дело принялись люди не государственного склада. Мы в условиях тождественных с «петровскими», но вместо Петра Великого – Троцкий или Ленин. Для первого – была бы Россия жива, а для современных – Россия безразлична. Трудно в таких условиях удержать на своих плечах такое большое государственное дело.

Скорблю давно, и ложно звучали хвастливые радио большевиков об одержанных победах. Здешняя русская и французская публика верила в успех в то время, когда молчаливо скорбел о близком будущем: ибо после Деникина, должна была начаться расправа с поляками. Это было правильно.

Но противник по организации, существу и духу был иной.

Поляки были хорошими солдатами, и пренебрежение к ним многих русских военных ни на чем не основано.

Преувеличивать их силу не следует. Поляки, искренно ли или по политике, говорили и о силе своей армии. Их ведь не разберешь. Я оценивал их силу не столь грозной, но она была иного свойства, чем добровольческая, несмотря на то, что по мужеству и самоотверженности последняя была легендарна.

Большой ошибкой для нас было постоянно, частными неудачами укреплять польскую армию. Мы это делали, и перед нами теперь уже будет большая сильная рать.

Чья это вина? Не думаю, чтобы это была вина наших старых военных, крылась она в общей приложенной обстановке, в которой они работают. Может ли это служить извинением по существу, нет, но кто знает, в каких условиях они живут и каковы отношения к ним большевиков? Доверяют ли им большевики и могут ли военные доверять большевикам? В этой атмосфере могут ли они различить, что делается для России, что для большевиков. А последние не видят ли в разумном и необходимом со стороны военных подвох своей власти.

Ведь вор во всех видит воров. В моей жизни мне приходилось видеть людей, в деятельности которых в прошлом было рыльце в пуху. Уже в почтенном положении, это были самые ярые обличители почти всех в злоупотреблениях и в лихоимстве. Естественно, что большевистские правители повсюду видят измену себе и никому не доверяют, а всюду видят заговоры, подрывающие их власть. И как в таких условиях возвыситься до государственной самоотверженности?

Если для них польский вопрос – только эпизод для всемирной революции, то даже при успехе дело должно провалиться. Но это еще не ясно.

Будем с терпением выжидать постановление бродячего конгресса мира в Сан-Ремо. Был бы жив Крылов, он дал бы нам художественную картинку на тему: «А как вы не садитесь, а в музыканты не годитесь». Печально и грустно.

По сравнению с 1 маем 1919 года вчерашний день как будто был острее. Забастовка железнодорожников не общая и пока не дружная. Здесь, в Булоне, и в окрестностях тихо. <���…>

Если бы я был француз, мне было бы легче сказать, что можно ожидать, но как иностранец, смотрящий на жизнь издалека, браться за такие предсказания не буду.

Поживем увидим. Но нам, пережившим наши беды, как-то непонятно, из-за чего весь сыр-бор загорелся. Живут себе люди в благодатной стране, живут, как нашему бедняку и не снилось, выдержали хорошо невероятную трепку и создают себе еще худшую, вместе того чтобы сначала залечить свои раны. А затем приняться за те социальные улучшения, которые действительно нужны стране для ее благополучия.

Вчера зашел к Кривошеину. Он недавно приехал сюда, затем был в Лондоне, вернулся оттуда и на днях собирается в Севастополь. Его усиленно зовет Врангель на короткое время, чтобы посоветоваться с ним. Кривошеин предполагает поселиться здесь и заняться личными делами. Я нашел его сильно изменившимся. Обычная его живость как будто отошла от него. Это не прежний Кривошеин. На течение жизни смотрит пессимистично. Города вымирают, погружены во все более накапливающуюся грязь и нечистоты. Вымирает и деревня. Об остальном не говорили. Он мне сообщал, что правая рука Врангеля по военной части молодой Томилов, тот самый, который был в штабе Юденича на Кавказе. Томилов способный молодой офицер, но личное его самолюбие и, добавлю, честолюбие главные руководители его жизни. Мне он нравился, но мне показалось, что не хватает у него уравновешенности и серьезности. Не виноват он в этом, слишком молод. Таков же Врангель, которого знал молодым конногвардейцем. По-моему, он больше актер, чем цельный человек. Он храбр, это большое достоинство для солдата, но теперь он положения государственного человека, в условиях необыкновенной трудности.

Я высказал Кривошеину, на его слова, что Россия без чужой помощи встать не может, что именно этой помощи мы ждать не можем и не должны. Еe не было и раньше, ибо никакой серьезной помощи никто во время дать не мог и не хотел. Никому сильная Россия не мила, в особенности теперь. Надо своими силами выбираться, но не теми людьми, которые вне России, а местными. Средства есть, но необходимы время и деньги, а последних никто не даст русским, ибо они, по мнению иностранцев, сплошь ненадежны. Что Врангель вызывает Кривошеина, это с его стороны хорошо, но меня беспокоит, что сам А.В. слишком надломлен.

Я высказал ему, что, по-моему, пока единственная цель Врангеля сохранить человеческие жизни, в особенности молодых, ценных для будущей работы в России. Всякие предприятия, и в особенности в союзе с такими элементами как Махно {421}, только принесут вред. Работать надо над крестьянской массой не в духе раздражения, а успокоения и умиротворения. Такая работа кое-где без всякой организации, наверно, ведется.