Григорий Ревзин - Ян Жижка

При слабых королях панам удавалось отгрызть добрый кусок от этого вкусного пирога. Но по мере усиления борьбы королевской власти с феодальной раздробленностью мятежные феодалы все чаще терпели поражения. Короли собирали вокруг себя враждебных панству рыцарей, воинские силы городов, склоняли на свою сторону церковь. Тогда панам приходилось худо. Король отнимал не только то, что захвачено было у него, но и похищенное у его отца и деда. Королевские рати вытаптывали земли мятежного пана, сносили до основания его замки, а пойманного вельможного мятежника нередко вздергивали на перекладине.

Панство и рыцарство представляли собою две ветви чешского феодального класса. Однако их общественные, политические и хозяйственные интересы часто были несходны. Больше того, в борьбе за влияние в чешском средневековом феодальном государстве паны и рыцари нередко-вступали в острую и длительную борьбу.

Паны захватили все государственные посты, в королевстве, принудили королей обратить ряд высших должностей в вознаграждаемые синекуры, переходящие по наследству в именитейших панских родах. Это шло прямо против интересов рыцарства.

Чешское рыцарство видело свою защиту в сильной королевской власти, тогда как панство направляло свои усилия на то, чтобы держать эту власть в состоянии постоянной слабости, старалось обратить королей Чехии в послушное орудие своих корыстных интересов.

Подавляющее число чешских рыцарей не имело земельных владений, достаточных для богатой и беспечной жизни. Многие из них жили бедно. Поневоле приходилось итти в наемники к королю, пану или богатому городу.

Рыцарь, не состоявший на королевской или панской службе, легко обращался в типичного для средних веков деклассированного дворянина. В запущенном деревянном замке, похожем на обыкновенную крестьянскую избу, жил он с семьей, почти ничем не отличаясь от нескольких своих крепостных.

Однако мало было чешских рыцарей, которые считали бы совместимым с рыцарской своей честью заняться чем-либо, кроме работы мечом. Брать силой то, что рыцарю не принадлежало, — отвечало понятиям рыцарской морали. Поэтому с удивительной легкостью многие из них вступали на путь хищничества и разбоя. Нападать на купеческие караваны, вымогать выкуп у пленников, выворачивать карманы пойманных на дороге путников было излюбленным рыцарским «промыслом» в ожидании настоящего дела, когда нагрянет внутренняя война и какая-нибудь сторона позовет их под свои знамена.

Крепостной чешский крестьянин был основой всей общественной пирамиды феодальной Чехии. Рыцари и важные паны, монахи и белое духовенство, король и его двор, многочисленные королевские чиновники и управители, наконец, растущие за крепкими стенами феодальные города — все это кормилось от его трудов.

Положение чешского крестьянина к началу XV века лучше всего определить как полукрепостное.

Когда феодал продавал, дарил или завещал принадлежащую ему землю, то вместе с ней переходили к новому владельцу и крестьяне этого феодала.

Крестьяне, со своей стороны, имели право перейти от одного господина к другому. При этом они обязаны были вернуть прежнему своему пану его землю да сверх того уплатить ему немалый выкуп «за свою душу». Понятно, что крестьяне редко могли пользоваться своим правом.

Все чешские летописцы утверждают, что к началу XV века чешское крестьянство охвачено было сильным брожением. Корни недовольства лежали, несомненно, в разнузданном произволе чешских крепостников, светских и духовных. Особенно тяжки и разорительны были денежные повинности. Несмотря на то, что многие земские постановления ограничивали их, феодалы увеличивали поборы непрестанно, в обход решений сеймов.

Чрезвычайные земские подати становились обыденным явлением. Феодал вымогал деньги за право вступить в брак, за освобождение крестьянина от службы в его пешей рати, за пользование лугом, лесом, рекою.

Всей своей тяжестью обрушивались на чешского крестьянина феодальные войны. Грабежи и опустошения, чинимые проходящими войсками, ужасны. Кони вытаптывают хмельники и огороды, чужестранные наемники вырубают плодовые деревья, мнут и сжигают скирды хлеба, подкладывают факелы под соломенные кровли крестьянских хат.

Нападение рыцарей на чешскую деревню.

Прокатится такой шквал по крестьянским полям, и крестьянин — трудолюбивый муравей — начинает заново восстанавливать разрушенное хозяйство. Но это стоит больших денег. Понуро бредет разоренный в монастырь за займом. Он знает: там надо платить грош на грош. Чтобы покрыть долг в срок, приходится продавать свой хлеб на корню, шерсть — на овце.

Крестьяне стараются оградить себя от буйства вооруженных толп, то и дело навещающих их поля и жилища. Они окапывают деревни рвами, окружают стеною деревянную церковь. За этой стеною они прячут в лихое время свой скот и домашний скарб.

Но что может сделать безоружный деревенский люд против хорошо вооруженных грабителей? Взять крепостному оружие в руки для своей защиты — значило совершить преступление. Крестьянин мог держать копье только по велению пана, становясь в его пешее войско. А служба в войске пана — великое бедствие. Крепостной крестьянин наверняка сложит голову в первом же бою. «Средневековая пехота, — пишет Энгельс, — комплектовавшаяся из феодальной челяди и частью из крестьянства, состояла главным образом из копейщиков и большей частью ни на что не годилась. У рыцарей, покрытых с ног до головы железом, было любимым спортом въезжать поодиночке в эту незащищенную толпу и беспрепятственно ее уничтожать».

Понятно, что от чести такой ратной службы крестьянин, если только мог, откупался.

Страшнее всякой войны был для крепостного гнев господина. Если пан видел в своем крестьянине склонность перечить, усматривал проявление непокорности, он, как судья, брал крепостного на опрос и расправу в свой замок. «Он в любой момент мог бросить крестьянина в башню, где его тогда ждали пытки».

Чешский средневековый крестьянин инстинктивно чувствовал, что труд его кормит и пана, и попа, и ремесленника — весь чешский народ. Но это не давало ему ни чувства удовлетворения, ни уверенности в завтрашнем дне. А церковь изо дня день внушала ему мысль, что бог и создал крестьянина только для того, чтобы кормить господ.

«На крестьянина ложилась своею тяжестью вся иерархия общественного здания: князья, дворянство, попы, патриции, городские бюргеры» [14] Там же, стр. 125, .

Высшие иерархи чешского католического культа предписывали сельским священникам при проповедях с амвона почаще ссылаться на евангелие и читать и него переведенные на чешский язык утешительные» притчи. Но в этом собрании легенд о раннем христианстве наряду с проповедью смирения и покорности, с требованием подставить левую щеку, когда тебя хлестнули по правой, вместе с предложением отдать кесарю и богу все, требуемое их слугами, можно было, при желании, выискать и другое. И деревенские священники подносили своей пастве это иное с особой охотой.