Ирина Чайковская - Три женщины, три судьбы

Коснусь еще двух аспектов «денежной темы», работающих у Панаевой на дискредитацию Тургенева.

Начнем с саморекламы. У Панаевой можно прочесть о ее встрече в Париже с переводчиком Тургенева на французский язык. Звали его Делаво, и Тургенев якобы жаловался на него Панаевой в таких выражениях: «Какое несчастье иметь дело с такой тупицей!

Просто дурында какая-то…». Оставим на совести Панаевой лексику ее героя, явно принадлежащую придуманному Тургеневу. Далее в тексте говорится, что из разговоров с переводчиком любознательная русская узнала, что Тургенев сам попросил его о переводе своих рассказов (из «Записок охотника», — И. Ч.) и что бедный Делаво должен был уламывать редактора Revue des Deux Mondes, чтобы тот поместил его перевод на своих страницах. Переводчик жаловался на ничтожный гонорар, получаемый за перевод. На вопрос А. Я., почему он не условился, чтобы Иван Сергеевич заплатил ему за труд, Делаво — в передаче Панаевой — ответил так: «Иван Сергеевич так хорошо говорил, когда предложил мне переводить его рассказы, что я согласился на все его условия».

А вот любопытно знать, на какие такие условия согласился бедняга переводчик?! Отдать часть гонорара Тургеневу?

В письме к Боткину из Парижа (в ноябре 1856 года) Тургенев пишет следующее: «Делаво перекатал моего «Фауста» — и тиснул его в декабрьской книжке «Revue des 2 Mondes», издатель (де Маре) приходил меня благодарить и уверял, что эта вещь имеет большой успех…». Известно письмо Делаво к Тургеневу, где тот слезно просит не передавать перевод «Записок охотника» Луи Виардо, так как он очень рассчитывает на хорошие деньги (400 франков), которые получит за эту работу от издателя.

Никому и никогда Тургенев не навязывал своих произведений для перевода. В те времена, как и теперь, переводчики старались переводить то, что громко прозвучало на родине. Таковыми были рассказы и повести Тургенева. Они переводились, как говорится, с колес. Так было во Франции, в Германии и даже в далекой Америке, где у Тургенева было несколько почитателей-энтузиастов, спешивших познакомить с его призведениями публику [82] Вообще Тургенев был в Америке достаточно популярен. Энциклопедия российско-американских отношений сообщает, что в 1856 году в «Новом Американском обозрении» появились отрывки из «Записок охотника», в 1867 в Нью-Йорке были изданы «Отцы и дети» в переводе Юджина Скайлера, а в 1867-85 гг. нью-йоркским же издательством Г. Гольта было выпущено 8-томное собрание сочинений Тургенева. Любопытно, что в 1874 году «в счет барыша» Гольт прислал Тургеневу чек на 1000 франков, о чем Тургенев пишет в письме к Анненкову: «Эта истинно американская грандиозность меня тронула: сознаюсь откровенно, что в течение моей литературной карьеры я не многим был столь польщен. Мне и прежде сказывали, что я, если смею так выразиться, пользовался в Америке некоторою популярностью, но это доказательство воочию меня-таки порадовало». К списку можно добавить американских переводчиков Тургенева Йалмара Бойсена и Томаса Перри, а также Генри Джеймса, популяризатора и друга русского писателя (см. мои статьи: Мастер, ученик мастера. Вестник Европы, № 1S, 2005; Генри Джеймс и русские. Seagull, № 3–4, февраль 2005). . Добавлю еще, что, мало беспокоясь о собственной «популяризации», Тургенев неустанно пропагандировал русскую литературу за рубежами России. Благодаря его советам и деятельной помощи во Франции были осуществлены переводы Пушкина и Гоголя. По рекомендации Тургенева, на французский переводились пьесы Островского и рассказы и романы Толстого. Панаева пишет, что русские писатели «завидовали Тургеневу в том, что его произведения переведены французами» — и это редкий в ее книге случай, когда нечто дурное приписывается не самому Ивану Сергеевичу.

В числе обвинений против Тургенева есть и такие, от которых оторопь берет: оказывается, он поощрял карточную игру Некрасова. Панаева пишет, что не хотела, чтобы Некрасов становился членом Английского клуба из-за его страсти к игре. Однако ее доводы «потерпели полное фиаско перед Тургеневскими». Тургенев-де доказывал Некрасову, что тому необходимо бывать в обществе — шлифоваться, встречаться со «светскими женщинами», которые «одни только могут вдохновлять поэта». Такое впечатление, что или сама Панаева, или выдуманный ею Тургенев думают, что в Английском клубе можно встретить «светских дам».

Корней Чуковский установил, что, если Некрасов и Панаев действительно с 1853-го года были членами Английского клуба, то Тургенева в его списках нет. Но не для Панаевой. Она рисует страшные картины: Тургенев в качестве Дьявола-искусителя (иначе не назовешь!) являлся в дом друга и «уговаривал его ехать в клуб именно для того, чтоб сесть играть в карты». Приводятся и искушающие речи: «У меня впереди есть наследство, ну, а у тебя что?». Кстати говоря, почему «впереди»? Весной 1853 года, о которой речь у Панаевой, Тургенев уже владел наследством. Но это мелочи в сравнении с чудовищным обвинением. Порылась в письмах и кое-что нашла.

Вот Тургенев пишет Некрасову из Спасского (1856):

«Твое письмо меня порадовало, хоть и сильно отдает хандрой. Плохо одно, что ты в карты играешь…».

А вот и «ответная реплика» Некрасова из письма другу в Париж (1858).

«Прощай. Будь здоров и, окончив повесть, приезжай к нам. Мне кажется, с твоим приездом я брошу проклятые карты, которые губят мое здоровье».

И в конце «денежной темы», связанной с отношением Тургенева к друзьям, скажу вот что. Да, не был Иван Сергеевич рачительным хозяином, таким, как Фет, не был «дельцом», в духе Некрасова: плохо и нерасчетливо распоряжался деньгами и именьем. Однако другом был верным. В 1878 году он пишет из Парижа своему многолетнему другу и протеже, человеку с драматической судьбой, поэту Якову Полонскому: «…делишки мои настолько крякнули, что я действительно вынужден был продать свою галерею… Но что до тебя касается, милый Яков Петрович, я почту за особое счастье быть твоим кредитором до конца дней моих — и, следовательно, тебе беспокоиться нечего…»).

Нет романа без любовной интриги. В любом романе непременно должна быть героиня. Или «антигероиня», как получилось у Панаевой. «Антигерою» Тургеневу в ее романе вполне логично соответствует «антигероиня» — Полина Виардо. Для нее, как и для Тургенева, не припасено у писательницы ни одной светлой черты.

Если героини обычно ослепляют своей красотой, то наша «антигероиня» — настоящая лягушка. Она некрасива — с огромным ртом. Так, может, добра, щедра, жалостлива? Нет, скупа, ей жаль денег даже на похороны хористки; к тому же, черты ее лица и «жадность к деньгам» обличают в ней еврейское происхождение [83] Панаевой «аукнулось» ее предположение. В своем романе «Неверная» Игорь Ефимов, исходя из девичьей фамилии Авдотьи Яковлевны — Брянская (фамилия произошла от топонима), делает вывод об ее еврейском происхождении. Между тем, настоящая фамилия ее отца — Григорьев, а Брянский — его сценический псевдоним. . Затем пересказываются слухи о скупости певицы, которые якобы пронеслись по Петербургу.