Сергей Марков - Гарсиа Маркес

«Почему это так остро отзывалось в наших сердцах? — задаёт вопрос Шубинский. — Не потому ли, что и мы ощутили себя в неком подобии Макондо? Наши деды были участниками и победителями мировой войны, отцы — участниками и победителями космической гонки. А мы жили под властью рассыпающихся на глазах „патриархов“, в мире, где пресса и телевидение изъяснялись доведёнными до автоматизма, обессмыслившимися, как птичий щебет, словами». Сегодня, несмотря на все перемены недавних лет, латиноамериканский опыт продолжает казаться нам актуальным из-за «судорожных и тщетных попыток постсоветских людей включиться в европейское время». С этим мнением можно поспорить — и потому, что слишком многим это самое европейское время уже не кажется безусловной ценностью, и потому, что Маркеса любят и те, кому подобное прочтение его творчества чуждо или просто непонятно. И любят не только в России, но и в десятках стран, где были изданы «Сто лет одиночества». Вряд ли читатели Англии или Японии так уж сочувствуют попыткам героев романа преодолеть «травму провинциализма». Скорее, их привлекает другое: правда мыслей и чувств, понятных каждому человеку, но скрытых под толстым слоем экзотики, фантазии, «магического реализма» — и оттого особенно притягательных.

Именно поэтому каждое новое поколение, несмотря на смену политических и эстетических мод, снова открывало для себя Маркеса и по-новому влюблялось в него. Прочно вписавшись в историю литературы, он виделся таким же классиком, как Хемингуэй и Фолкнер, Камю и Шолохов. Между тем все эти годы он продолжал жить в одном городе, с одной семьёй, в одном и том же привычном образе лукавого мудреца, мастера народных острот и обманчиво простых афоризмов. Он казался вечным, но ничего вечного, как известно, не бывает. В марте 2014 года разнеслись тревожные слухи о том, что писатель помещён в одну из больниц Мехико с диагнозом «лёгочная инфекция». Его поклонники не очень тревожились: уже не один раз слухи о всевозможных, в том числе смертельных заболеваниях Маркеса оказывались вымыслом. К тому же он сам объявил, что не покинет этот мир, пока не закончит трёхтомную автобиографию, начатую в 2002 году первым томом — «Жить, чтобы рассказывать о жизни». Действительно, через неделю с небольшим он был выписан из больницы, лечащие врачи назвали его состояние стабильным, а семья обратилась к прессе с просьбой не распускать непроверенные слухи.

Но уже через несколько дней открылась истина: Маркес, всегда ненавидевший «больничный дух», вернулся домой умирать. 17 апреля он скончался на руках у своей жены Мерседес Барча, с которой прожил 56 лет, в присутствии сыновей Гонсало и Родриго. В ту же ночь его тело было кремировано согласно завещанию; прах предполагалось разделить на две части и захоронить одну — в Мехико, а вторую — в родной Аракатаке, которую земляки писателя давно уже пытаются переименовать в Макондо. 21 апреля по улицам мексиканской столицы к Дворцу изящных искусств направилась многолюдная процессия с прахом Маркеса. Поклонники несли букеты его любимых жёлтых роз, а в конце церемонии в небо были выпущены тысячи бумажных жёлтых бабочек — напоминание о Ремедиос Прекрасной, самой обаятельной и загадочной героине «Ста лет одиночества».

В многочисленных откликах государственных лидеров, писателей, артистов на смерть Габриеля Гарсиа Маркеса повторялась в разных вариациях одна и та же мысль — ушёл последний великий писатель XX века, проложивший своим творчеством дорогу новым, ещё неведомым талантам XXI столетия. И теперь, когда неизбежное случилось, мы повторим в завершение фразу Гарсиа Маркеса, после которой Сергей Марков поставил точку в его жизнеописании: «Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было».