Бернар Фоконье - Бетховен

Всем было тяжело. Бетховен был хмур, раздражителен, всем недоволен. Его невестка из кожи вон лезла, чтобы ему угодить, поставила цветы на подоконник в его комнате — а он ее на дух не выносил. Даже попытался убедить брата лишить жену наследства в пользу Карла. Не стоит и говорить, что тот не согласился. Еда казалась ему отвратительной, хотя в этом явно было лукавство и мелочность. Или это смерть вела свою подрывную работу? Он был убежден, что все преследуют его, перешептываются за его спиной, а Карл со своей теткой нарочно играют пошлую музыку, чтобы доводить его до белого каления. И потом, он не выносил вульгарности парвеню своего брата и его жены.

1 декабря он поспешно уехал из Гнайксендорфа вместе с Карлом, трясясь на повозке молочника под ледяным дождем. До Вены было 80 километров, пришлось сделать остановку на захудалом постоялом дворе без очага. Бетховен дрожал от холода всю ночь, ему было плохо. На следующий вечер, в Вене, он свалился от двустороннего воспаления легких. И не вставал до самой смерти.

Мало чью агонию описывали и комментировали так подробно, как бетховенскую. Рассказ о его физическом упадке, о его страданиях, о смерти, которая никак не могла совладать с этим крепким телом, больно читать: пневмония, водянка и под конец давно угрожавший цирроз, который свел его в могилу 26 марта 1827 года.

По легенде, Карл бросил дядю на произвол судьбы, когда они вернулись в Вену, не позвал к нему врача и отправился пировать. Это клевета. На самом деле он заботился о нем как преданный сын. Обратился за помощью к доктору Браунхоферу, который отказался прийти. Второй врач тоже ответил отказом. Наконец, Хольц, извещенный 5 декабря, привел доктора Вавруха, светило венской медицины. Конечно, достопочтенный профессор был сведущ в своей области, но он первым делом озаботился гонораром, а потом, подобно врачам, высмеянным Мольером, заговорил на латыни; Бетховен сразу обозвал его дураком.

На какое-то время ему стало лучше. Пневмония отступила. Он приободрился и даже надеялся скоро выздороветь.

10 декабря он снова свалился. На сей раз уже цирроз начал свою разрушительную работу. Болезнь подкосила его. Что произошло? Болезнь была вызвана душевным потрясением. Вот как об этом вспоминает доктор Ваврух:

«Я застал его взволнованным, совершенно пожелтевшим; страшная холерина чуть не прикончила его за ночь. Эту мощную вспышку вызвал сильный гнев и глубокое страдание, доставленные проявлением неблагодарности в его отношении и незаслуженным оскорблением. Дрожа как в лихорадке, он корчился от боли, терзавшей его печень и кишки. Его ноги, до сих пор лишь слегка опухшие, невероятно раздулись. С этого момента у него развился плеврит, мочеиспускание стало редким, печень — твердой и бугристой, желтуха разлилась по всему телу. Любящее участие друзей вскоре успокоило грозный переворот, в нем произошедший: он утих и забыл нанесенное ему оскорбление. Но болезнь прогрессировала гигантскими шагами».

Новая ссора с Карлом? Удар в спину, нанесенный кем-то из его окружения? Нам это неизвестно. В тот момент рядом с Бетховеном находились только его племянник, Хольц и Брейнинги — отец и сын. Присутствие Герхарда всегда доставляло ему радость, словно он на закате дней обрел-таки желанного сына. «Бетховен был необычайно добр, — пишет Герхард фон Брейнинг, — он часами болтал со мной, мальчишкой, и прощал мне все мои детские фантазии».

В последующие дни Шиндлер, словно привлеченный запахом смерти, вновь занял свое место подле Бетховена. Хольц всё чаще отлучался, готовясь к скорой свадьбе, и Шиндлер вновь забрал власть над умирающим Бетховеном. Переходя, по своему обыкновению, от властности к лести, он старался создать вокруг Людвига пустоту.

Его живот вздулся от застоявшейся жидкости. Решили сделать пункцию. 20 декабря Ваврух прооперировал Бетховена, которому стало немного легче. «Пусть лучше вода течет из живота, чем капает с пера», — шутил он.

2 января Карл заехал попрощаться: он отправлялся в армию. Больше они не увидятся. На следующий день Бетховен написал своему адвокату Баху письмо с пожеланием сделать Карла единственным наследником, и просил его, вместе с фон Брейнингом, стать его племяннику «заместо отца». Карл ван Бетховен пробудет в армии до 1832 года, потом женится в Иглау, по месту службы. Впоследствии он попробует управлять сельскохозяйственным предприятием, но в этой области его станут преследовать неудачи. Он вернется в Вену, где его будет пилить мать, ставшая сварливой старухой, и скромно заживет на ренту от акций, оставленных ему дядей. Он умрет в 1858 году. Мать переживет его на десять лет. Так ли уж был не прав Бетховен в своих радикальных суждениях о «Царице ночи»?

Передышка выдалась краткой. 8 января — новая пункция. Бетховен уже на дух не переносил доктора Вавруха и послал за доктором Мальфатти, дядей Терезы, который сначала не хотел идти, чтобы не отбивать хлеб у коллеги. В конце концов, он согласился при условии, что будет только «помощником», и прописал больному странное лекарство — мороженое с пуншем. Бетховен был в восторге и поглощал «снадобье» в огромных дозах. Он словно возродился, но вскоре погрузился в пьяный сон. Эффект от «лечения» оказался непродолжительным. Его состояние ухудшилось. Ему пришлось перенести третью, потом четвертую пункцию. Худшим для него была «полная остановка деятельности». Когда боль ненадолго отступила, он нацарапал несколько нот из Струнного квинтета для Диабелли (WoO 62). Тело отказывалось повиноваться приказам духа. Ведь он всё еще говорил о своих планах: о своей симфонии, своем «Фаусте», оратории, которую напишет, когда выздоровеет, — «Саул и Давид», по образцу своего учителя Генделя (Бетховен только что получил полное издание его сочинений — последняя и глубокая радость).

Сознавал ли он, в каком он состоянии? Его тело теперь было одной сплошной раной. Он покрылся струпьями. Однажды одна из ран открылась и оттуда вытекло еще немного воды. Последние посетители, в том числе Гуммель с женой, не могли смотреть без слез на это мощное тело, теперь похожее на скелет. Рассказывает Герхард фон Брейнинг:

«Когда тело Бетховена подняли с кровати для вскрытия, впервые увидели, что несчастный весь покрыт язвами. Во время болезни от него редко можно было услышать слово жалобы. В „Тетрадях“ нашли только одну запись на эту тему, на которую мой отец ответил обещанием мази для смягчения кожи. Однако мне он не раз жаловался на боль, которую ему причиняет воспалившееся место пункции».

Шиндлер же не упускал из виду своих интересов. Продолжая донимать Бетховена советами и уверениями в преданности, он вытребовал себе в подарок 27 февраля партитуру Девятой симфонии и Струнного квартета № 8 (ми минор, опус 59), клянясь Всеми Святыми, что никогда с ними не расстанется. Впоследствии он продаст их прусскому королю вместе с тем, что останется от разговорных тетрадей.