Анатолий Левандовский - Робеспьер

Робеспьер всматривается в черную бесконечность там, за окном. Как ты непостижима, Природа! Но ты разумна, ты справедлива, ты даешь будущую жизнь, счастье добродетельным, возмездие злым, ты санкционируешь земные и небесные законы. Да. Это будет спасение. Выход найден, и им нужно без промедления воспользоваться. Глубокое удовлетворение охватывает Максимилиана. Умиротворенный, он спокойно засыпает на те немногие часы, которые остались до зари следующего благословенного дня.

Несколько дней спустя, 18 флореаля (7 мая), Робеспьер произнес одну из наиболее вдохновенных своих речей. Необычное настроение оратора передалось его слушателям. Речь Робеспьера неоднократно прерывалась бурными аплодисментами.

Напомнив о блестящих победах французской республики, о том, что свободный французский народ попрал и отбросил от себя все те предрассудки, которые связаны с монархией и сословными привилегиями, Максимилиан прямо перешел к существу занимающей его проблемы. Он задал своим слушателям целый ряд чисто риторических вопросов, которые предрешали совершенно определенные ответы, четко сформулированные оратором в духе и стиле Руссо:

— Человек, воодушевленный только бесплотной идеей атеизма и никогда не воодушевляющийся во имя интересов родины, кто поручил тебе проповедовать народу, что божество не существует? Разве хорошо убедить человека в том, что его судьбой управляет слепая сила, случайно карающая то преступление, то добродетель, и что его душа — это легкое дуновение, исчезающее у порога могилы?

Разве мысль о небытии вызовет в нем более чистые и возвышенные побуждения, чем идея бессмертия? Разве она вызовет в, нем больше уважения к ближним и к самому себе, больше храбрости для борьбы с тиранией, больше презрения к смерти и к чувственным наслаждениям? Несчастные, умирающие под ударами убийцы, ваш последний вздох взывает к вечному правосудию. Невинность, возведенная на эшафот, заставляет бледнеть тирана, сидящего в своей триумфальной колеснице; какое преимущество остается за ней, если могила сравнивает и притеснителя и угнетенного?

И Робеспьер очень хорошо показывает, что, ставя свою положительную программу, он интересуется не философской, не теоретической , а исключительно практической стороной дела.

— Законодатели, какое вам дело до различных гипотез, при помощи которых отдельные философы объясняют явления природы? Все эти вопросы вы можете оставить предметом их бесконечных споров: вы не должны рассматривать их ни как метафизики, ни как богословы; в глазах законодателя истиной является все то, что оказывается полезным в жизни и хорошим на практике.

Идея верховного существа и бессмертия души является постоянным напоминанием о справедливости; следовательно, эта идея носит республиканский и общественный характер!

Доказывая рациональность и практическую полезность веры в верховное существо, Неподкупный предостерегает Конвент от ошибок, подобных «дехристианизаторскому» движению.

— Однако, — подчеркивает он, — новый культ не имеет ничего общего со старым; к старому возврата быть не может, и католические попы не должны тешить себя напрасными иллюзиями.

Честолюбивые священники, не ждите, что мы восстановим ваше владычество! Такая попытка была бы даже и свыше наших сил. Вы сами себя уничтожили, и для вас нет возврата ни к физическому, ни к моральному существованию. Да к тому же, что общего между священниками и богом? По отношению к нравственности священники то же самое, что шарлатаны по отношению к медицине. Как не похож бог Природы на бога священников!.. Они создали бога по образу и подобию своему; они изображали его завистливым, прихотливым, жадным, жестоким, неумолимым; они сослали его на небо, как во дворец, и призывали его на землю, чтобы выпрашивать для своей выгоды десятины, почести, удовольствия и могущество.

Истинный жрец верховного существа — Природа, его храм — вселенная, его культ — добродетель, его праздники — радость великого народа, собравшегося на его глазах с целью упрочить отрадные узы всемирного братства и вознести ему хвалу из глубины чувствительных и сильных сердец.

И в заключение речи, под все снова и снова возникающие бурные, продолжительные аплодисменты, Робеспьер предлагает установить общественное воспитание детей в духе новых этических принципов и установить систему национальных празднеств.

Конвент единодушно декретирует признание французским народом верховного существа и бессмертия души; он объявляет, что «культом, достойным верховного существа, является исполнение человеком своих гражданских обязанностей»; особые праздники должны напоминать гражданину об идее божества и его величия.

Речь Робеспьера и декрет 18 флореаля встретили многочисленные отклики по всей Франции. В Конвент посылались приветственные адреса, с поздравлениями прибывали депутации от различных народных обществ. Но одновременно с этим усиливалась и злоба.

Новая попытка Робеспьера была обречена на провал. Как мелкой благотворительностью нельзя было решить рабочего вопроса, так и религией было невозможно подменить насущные социальные проблемы в их совокупности. Рассчитывать, что новая вера объединит французский народ и ликвидирует язвы буржуазного общества, мог только добродетельный Робеспьер. Впрочем, и у него были свои сомнения. Ратуя за культ верховного существа, Неподкупный не собирался ослаблять террор. По его требованию Журдан-головорез был привлечен к ответственности; его не спасло заступничество Ровера, и злодей был казнен в конце флореаля. Робеспьер дал свою санкцию на сожжение гнезда заговорщиков, мятежной деревни Бедуен. Им же всего через два дня после 18 флореаля был составлен проект инструкции грозной Оранжской комиссии, которую организовал Комитет общественного спасения для обуздания мятежного юга. Эта комиссия, судившая, согласно инструкции Робеспьера, без присяжных, на основании только «…совести судьи, освещаемой любовью к справедливости и к отечеству», действовала с примерной строгостью: из 591 обвиняемого, дела которых она рассмотрела, 332 были приговорены к смерти.

И тем не менее где-то в тайниках души Неподкупный надеялся, что его новая идея облегчит борьбу и укажет путь к будущему.

В жизни каждого человека бывает один день величайшего, неповторимого счастья, день, который является вершиной жизни. Такой день искупает все горе и отчаяние, все труды и жертвы, всю серость и безотрадность многих прошедших лет: он подобен внезапному лучу света в царстве мрака; он напоминает животворную силу весны; он дает высшую радость, преображающую человека. День этот неповторим: прошел он, и не жди его снова. Никогда уже больше не засверкает солнце столь ярко, никогда больше небо не будет таким голубым, а листва такой зеленой; все померкло и сникло после мгновенья высшего счастья, мгновенья взлета всех творческих, духовных сил человека.