Анатолий Левандовский - Робеспьер

Ближайшее окружение Тальена, Фрерона и Барраса составляли такие же дельцы, подобные же двуликие политики. Это были грубый Бурдон (из Уазы), беспощадный и предприимчивый Мерлен (из Тионвиля), коварный Лежандр, крупный спекулянт бывший маркиз Ровер, вероломный Лекуантр и другие. Характерной чертой большинства этих деятелей было умение приспособиться к моменту и максимально использовать его для себя. Так, будучи, по существу, типичными правыми по своим взглядам и целям — это все они блестяще доказали сразу же после термидорианского переворота, — пока что, следуя «моде», они рядились в одежды левых и, восхваляя террор, занимались тем, что всячески дискредитировали этот террор, равно как и весь революционно-демократический режим в целом. Подобная мимикрия в дальнейшем помогла группе Тальена сблизиться с левыми группировками правительства, Конвента и Якобинского клуба.

Итак, до поры до времени первые заговорщики, пока что еще не очень многочисленные, робкие и неуверенные, прикрывавшиеся защитным цветом, творили свое дело под покровом тайны. Они в основном присматривались и принюхивались, отыскивали сочувствующих в Конвенте и уповали на будущее. И вдруг их объяла злобная радость: они почуяли раскол, начинавшийся внутри самого правительства.

Революционное правительство по идее было двуединым: составляющие его два Комитета обладали в принципе одинаковой властью и по всем важным вопросам должны были выносить совместные решения. Однако с течением времени это равенство стало все более и более нарушаться в пользу Комитета общественного спасения. Робеспьер, фактически возглавлявший этот Комитет, прилагал максимум усилий к тому, чтобы сконцентрировать всю полноту власти в его руках. Особенно значительные шаги в этом плане были предприняты в период жерминальских процессов. При разборе дела Ост-Индской компании основной докладчик по этому делу, член Комитета общественной безопасности Амар построил все обвинение таким образом, что основное, политическое значение его оказалось совершенно затушеванным. Робеспьер при поддержке Билло-Варена не замедлил тотчас же указать на это, и указать в достаточной мере резко, что вызвало чувство мстительной злобы со стороны Амара. Обвиняя Амара, Неподкупный проявил большое недоверие к Комитету общественной безопасности в целом. С той поры доклады по всем важным вопросам Комитет общественного спасения взял полностью в свои руки, причем доклады эти, как правило, делали Робеспьер, Сен-Жюст или Кутон. 27 жерминаля (16 апреля) по докладу Сен-Жюста Конвент принял весьма важный декрет о создании при Комитете общественного спасения Бюро общей полиции, во главе которого оказался поставленным сам докладчик, причем в случае его отсутствия его должны были замещать Робеспьер и Кутон. Теперь Комитет общественного спасения не только взял явный перевес над Комитетом общественной безопасности, но и получил возможность эффективно контролировать всю сферу его деятельности. Это вызвало возмущение со стороны большинства членов ущемленного Комитета. Амар, Бадье и другие стали жаловаться на триумвират, заявляя, что новые порядки связывают их по рукам и ногам, мешают деятельности их агентов, полиции и т. д. Так как у этих лиц и ранее были значительные разногласия с Робеспьером по ряду социальных и идеологических вопросов, то теперь они стали относиться к триумвирату с плохо скрываемой ненавистью. Только два члена Комитета общественной безопасности — Леба и Давид — оставались верными сторонниками Максимилиана, но они оказались в явном меньшинстве.

Но все это еще представляло полбеды. Если бы Комитет общественного спасения оставался единым, то, разумеется, злоба Бадье, Амара или Булана была бы ему не страшна. Однако к этому времени все явственнее стали обнаруживаться весьма существенные разногласия и внутри главного правительственного Комитета. Из одиннадцати его членов Робеспьер пользовался безусловной поддержкой лишь со стороны Сен-Жюста и Кутона. Два члена Комитета — Билло-Варен и Колло д’Эрбуа — принадлежали к «левым» двое — Карно и Приер (из Кот-д’Ор) — занимали совершенно обособленную позицию, определенно враждебную по отношению к робеспьеристам, Робер Ленде благоволил к умеренным, Барер явно интриговал против Неподкупного, наконец двое оставшихся — Жанбон-Сент-Андре и Приер (из Марны) — не принимали активного участия в делах правительства, находясь в постоянных командировках.

Билло-Варен и в особенности Колло д’Эрбуа в прошлом были связаны с эбертизмом, и хотя они отреклись от Эбера, а Колло даже содействовал падению этой фракции, тем не менее старые взгляды обоих деятелей внутренне не претерпели больших изменений. Они сотрудничали с Робеспьером, но многим оставались недовольны. Им определенно не нравились те послабления в системе максимума, которые были сделаны в пользу буржуазии. Их возмущала религиозная политика Робеспьера, в которой они не видели ничего, кроме ханжества и лицемерия. Наконец их сильно беспокоила возраставшая популярность Неподкупного, казавшаяся им особенно подозрительной благодаря некоторым индивидуальным чертам вождя якобинцев.

Робеспьер, всегда отличавшийся глубокой искренностью, не щадил самолюбия своих коллег. Упреки и наставления срывались с его уст значительно чаще, чем похвалы и комплименты. Строгий по отношению к себе, он был не менее строг и по отношению к другим. Обманутый прежними друзьями, он не легко сходился с новыми и к большинству своих товарищей по Комитету относился с холодной сдержанностью, которая была им непонятна и неприятна. Если к этому добавить, что Робеспьер оставлял лично для себя или своих ближайших соратников доклады по наиболее важным вопросам, что он, мотивируя свои мысли и выводы, часто и много говорил о себе, что некоторые свои предложения он ставил прямо в Конвенте, не обсудив их предварительно с членами Комитета, то станет ясно, почему Колло д’Эрбуа, Билло-Варен и близкие к ним деятели с течением времени начали относиться к Максимилиану с крайним предубеждением и недоверием. Особенно это недоверие было сильным у Билло-Варена, нетерпимо относившегося к чрезмерной популярности отдельных лиц и к индивидуальным авторитетам. Прислушиваясь к сигналам из Комитета общественной безопасности, также к нашептываниям лукавого карьериста Барера, Билло все более верил басням о подготовлявшейся «тирании» и «диктатуре». И вот в своем выступлении начала флореаля он, не называя имени, сделал первый выпад против популярного вождя правительства. «Всякий народ, ревнивый к своей свободе, — сказал Билло, — должен держаться настороже даже против добродетелей тех людей, которые занимают высокие места». Всем было ясно, в чей огород брошен камень. Билло пошел дальше. Он начал распространяться о тиранах древности, подпуская, между прочим, намеки, которым заговорщики аплодировали от глубины души. «Лукавый Перикл, — вещал оратор, — употреблял народные цвета, чтобы прикрыть те оковы, которые он ковал для афинян. По его словам, прежде чем взойти на трибуну, он внушал самому себе: «Помни, что ты будешь говорить свободным людям». И тот же Перикл, добившись абсолютной власти, сделался самым кровожадным деспотом». Робеспьер притворился глухим, дабы не растравлять ран. Он еще не хотел верить неизбежности полного разрыва. Но другие не страдали глухотой. Подобные высказывания Билло весьма импонировали надменному Карно, и хотя он был далек от левых позиций, на данной почве оба члена Комитета нашли общий язык. «Горе республике, — писал Карно в одном из своих очередных докладов, — для которой достоинство и даже добродетели какого-нибудь человека сделались необходимыми !»