Юлия Андреева - Любящий Вас Сергей Есенин

Сергей Есенин в доме Айседоры Дункан. Париж, rue de la Pompe, 103. Сентябрь 1922 г.

А как еще доказать свою любовь? Одни утверждают, будто путь к сердцу мужчины лежит через желудок, другие – через лесть. В своей страсти к Есенину, Айседора шла ва-банк. Она отдавала все, что у нее было, понимая, что все равно не сможет стать для него тем, чем он являлся для нее.

Есенин же то капризничал, убегая от великовозрастной супруги, то возвращался, дабы пасть перед ней на колени. Впрочем, он писал стихи, а это уже хороший знак. Вот, к примеру, посвященное Айседоре:

Вот такое признание в любви.

В Париже Айседора уходит с головой в свою работу, ей и танцевать, и на деловые встречи бегать. От нечего делать Есенин и Кусиков целый день пьют взаперти.

Как-то раз Александр Борисович уговорил традиционно мрачного Сергея Александровича поехать посмотреть Версаль. Айседора тут же выдала денег на это мероприятие, в тайне надеясь, что Есенин хоть немного развеется. Есенина уговаривали долго, но, в конце концов, и он согласился. Вышли утречком из дома, прошли пару кварталов, а когда поравнялись со знакомым ресторанчиком, Есенин вдруг ощутил жуткий голод. Сели завтракать. Сергей Александрович сразу пить. Так до ужина и завтракали, ни в какой Версаль не поехали. Позже Есенин признался, что специально все подстроил, чтобы никуда не ехать.

– …Мне вспоминается вечер, когда одновременно раскрылись и драма этих двух людей, и подлинный характер Есенина, – рассказывает Франц Элленс. – Я пришел, когда они были еще за столом (имеются в виду Есенин и Дункан), и застал их в каком-то странном и мрачном расположении духа. Со мной едва поздоровались. Они были поглощены друг другом, как юные любовники, и нельзя было заметить, что они находятся в ссоре. Несколько мгновений спустя Айседора мне рассказала, что слуги отравляют им жизнь, что этим вечером здесь разыгрались отвратительные сцены, которые привели их в смятение.

Поскольку его жена показала себя более раздраженной, чем обычно, и утратила то замечательное хладнокровие, то чувство меры, тот ритм, который был основой и ее искусства, и самой ее натуры, что по обыкновению так хорошо воздействовало на поэта, Есенин решил ее подпоить. Никаких дурных намерений у него не было.

Я все яснее читал на лице танцовщицы отчаяние, которое обычно она умела скрывать под спокойным и улыбающимся видом. Отчаяние выражалось также и в чисто физическом упадке ее сил.

Внезапно Айседора снова подобралась и, сделав над собой усилие, пригласила нас пройти в ее студию – в тот огромный зал, где находилась эстрада и вдоль стен стояли диваны с подушками. Она попросила меня прочитать только что законченный мной французский перевод «Пугачева», строки которого – это и действующие лица, и толпы народа, ветер, земля и деревья. Я прочитал, хотя и неохотно, по-тому что боялся испортить своей робостью и неважной дикцией великолепную поэму, одновременно резкую и нежную. Айседора, очевидно, не была удовлетворена моей декламацией, потому что тотчас же обратилась к Есенину с просьбой прочитать поэму по-русски. Какой стыд для меня, когда я его услышал и увидел, как он читает! И я посмел прикоснуться к его поэзии! Есенин то неистовствовал, как буря, то шелестел, как молодая листва на заре. Это было словно раскрытие самих основ его поэтического темперамента. Никогда в жизни я не видел такой полной слиянности поэзии и ее творца. Эта декламация во всей полноте передавала его стиль: он пел свои стихи, он вещал их, выплевывал их, он то ревел, то мурлыкал со звериной силой и грацией, которые пронзали и околдовывали слушателя.

В тот вечер я понял, что эти два столь несхожих человека не смогут расстаться без трагедии.

1 октября на пароходе «Париж», Айседора и Сергей прибыли в Нью-Йорк. И тут же новое испытание, едва пароход причалил: поднявшиеся на борт пограничники, запретили чете Есенин-Дункан сойти на берег. Пришлось им дать торжественное обещание «не делать никому зла» и «не принимать участия ни в каких политических делах», после чего получили личное разрешение президента У. Гардинга [98]ступить на американскую землю. Впечатление было изначально испорчено. Сходя с корабля, Есенин приметил статую свободы и, сочувственно кивнув ей, произнес: «Бедная старая девушка! Ты поставлена здесь ради курьеза!», после чего демонстративно поклонился статуе. Их усадили на катер и, доставив на берег, определили на жительство в гостиницу «Уолдорф Астория».

Сергей Есенин и Айседора Дункан на пароходе «Париж». 1922 г.

Есенин делал себе рекламу на скандалах, Айседора – на подчеркнуто революционных взглядах, как правило идущих вразрез с общественным мнением. Теоретически, скандал на въезде в страну должен был только стимулировать творческую энергию молодоженов, но Есенин замкнулся в себе, а Айседора, должно быть, посчитала себя виноватой в произошедшем.

Меняется и отношение супругов друг к другу, еще совсем недавно Крандиевская-Толстая рассказывала о том, как чета прогуливалась по Берлину, а Анатолий Мариенгоф злобно цедил сквозь зубы:

Ему было приятно и лестно ходить с этой мировой славой под руку вдоль московских улиц, появляться в кафе поэтов, в концертах, на театральных премьерах, на вернисажах и слышать за своей спиной многоголосый шепот, в котором сплетались их имена: «Дункан – Есенин… Есенин – Дункан…».

Приметливая Крандиевская-Толстая рассказывала, что Есенин признавался ей в том, что они иногда дрались с Айседорой. Как-то раз директор нью-йоркской школы Дункан М. Мерц, застал отвратительную сцену: Есенин избивал Айседору, а та старалась защитить лицо.