Григорий Ревзин - Риэго

— Это после, это не имеет отношения к делу!

Отец Хулиан сегодня строг. Мальчик, сбитый с толку, умолк. Но он так ярко видит то, о чем надо рассказать, что через мгновение слова сами срываются с обиженно поджатых губ:

— Пелайо спрятался в пещере и с ним многие князья и воины, которые спаслись от мавров. Они стали кричать… и требовать, чтобы он немедля повел их в бои. Кучка христианских храбрецов налетела сверху на полчища мавров, которые забрались в горы. Они встретились в узкой… вот в такой… теснине, в которой я… в которой они дрались так отчаянно, что испугали мавров своим безумством…

— Беззаветным мужеством!

— …беззаветным мужеством. Арабы бросились наутек…

Отец Хулиан неодобрительно покачал головой: в героическом рассказе — такое грубое слово!

— …и оставили всю Астурию христианам, которые спаслись. Астурия сделалась с тех пор крепостью для всех, кто пошел за Пелайо, за пастухом, который стал первым королем… который сумел победить арабов и…

Рафаэль споткнулся. Учитель подсказал:

— И спас светильник веры!

Вот из-за этих несуразных, не относящихся к делу слов Рафаэль вновь потерял нить рассказа. Какую такую лампу спас Пелайо? Но он хорошо помнит, что сразу же после этой лампы надо перейти к ораторскому заключению. Это самая предательская часть урока — ряд непонятных, вызубренных в классе выражений.

— Так, поспешествуя делу вселенской апостольской римско-католической церкви, Астурия промыслила победу, вниз посланную…

— Ниспосланную! Ты, Риэго, уже второй раз перевираешь это слово!

— …победу, вниз посланную…

— Садись, упрямец, и напиши сто раз «нис-по-сланный»!

Рафаэль сконфуженный плетется на свое место. Он сильно огорчен неудачей. Но когда отец Хулиан отворачивается на минутку, мальчик ко всеобщему удовольствию показывает ему язык и строит страшную рожу.

Рафаэль дель Риэго-и-Нуньес родился 3 апреля 1784 года.

Отец его дон Эухенио, мелкопоместный дворянин, в молодости жил на Канарских островах. Там, под раскаленным солнцем, среди очарований тропиков, Эухенио Риэго навещала муза поэзии. Его стихи ценились в узком кругу любителей классического стиля. Строфы, не лишенные старомодной грации, полны были нравоучений и несколько напыщенного идеализма. В рифмованных своих излияниях дон Эухенио осуждал лицемерие, ложь, эгоизм и интригу и звал к жизни простой и чистой.

Нередко дон Эухенио оставлял Канарские острова ради родной Астурии. Здесь на протяжении веков проживали его предки, родовитые дворяне, чопорные и нетерпимые, ревностно оберегавшие свое доброе имя и католическую веру. Дед его достиг поста губернатора Астурии. Много было в роду монахов и монахинь, настоятелей собора и профессоров университета.

В одну из поездок в Астурию Эухенио дель Риэго женился на дворянской девице Тересе Флорес Вальдес. Он надолго осел в деревне Тунья. Молодая супруга принесла ему в приданое старинный дом астурийских гидальго с огромным каменным гербом над дверью. С годами в доме появились Хосефа, Хоакин, Рафаэль, Хосе, Мигель, Франсиско, Габриэла и Мариа — шумливый выводок маленьких Риэго.

Детство Рафаэля протекало счастливо. Мать его, ласковая, тихая женщина, всю свою жизнь посвятила заботам о детворе и муже. Когда дети подросли немного, семья переехала в Овьедо: дон Эухенио получил должность начальника почты.

Семья жила безбедно. Дон Эухенио купил загородный дом в горной деревушке Тинео, где Риэго обычно проводили долгое жаркое лето.

Вместе с городским платьем дон Эухенио сбрасывал с себя привычную чопорность чиновника. Вооружившись суковатой палкой, в длинном пастушеском плаще и берете, он предавался своей страсти — скитаниям по горам. Его часто сопровождал Рафаэль.

Добрый, смышленый мальчик, живой и грациозный — любимец отца. «Рафаэлю-другу» посвятит дон Эухенио плоды многих своих поэтических вдохновений.

Дон Эухенио увлекался учением Руссо и был сторонником естественного воспитания. Он стремился развить ум Рафаэля «живым общением с натурой». Уводя с собой мальчика в горы, учил его распознавать травы, насекомых, ориентироваться по тени, по звездам.

Путники склонялись к каждому ручью, заходили в каждый встречавшийся им грот. Углубляясь дальше к югу, они поднимались все выше, пока не добирались до величественной гряды Кантабрийских Пиренеев, вонзавших в небо свои пирамидальные, покрытые снегом вершины.

Странствуя по холмистой астурийской земле, юный Рафаэль приобщался к жизни родного племени, учился старинному «бабле» горцев — астурийскому наречию. Словечками из этого простонародного говора он любил пересыпать свою речь к великому негодованию школьных учителей.

Достаточно взглянуть на Рафаэля, чтобы признать в нем сына Астурии. Он высок, строен, тонок в талий. Все движения, поступь сильны и плавны — это типичный горец. Круглая голова, мягкие линии лица — весь его облик характерен для астурийцев да еще их соседей басков.

Когда старый, седой Риэго и его подросток-сын, укутанные в грубые плащи, расположившись у обочины горной дороги, подкрепляли свои силы кукурузными лепешками с овечьим сыром и запивали скромную трапезу кислым яблочным вином, эту сцену можно было бы перенести во времена седой древности, за две тысячи лет назад. Но стоило прислушаться к их разговору, чтобы иллюзия пропала: отец с сыном вели беседу о Французской революции.

Великая драма, которая разыгрывалась по ту сторону Пиренеев, для старого Риэго была полна животрепещущего интереса. Подрастающих сыновей дон Эухенио мало-помалу посвящал в свои «крамольные мысли», навеянные Французской революцией.

— Да, сын мой, придет время — наш народ повесит эстремадурского колбасника и всех его приспешников! После этого нужно будет нам перестроить Испанию. Но как? Вот ведь даже французы не сумели удержать у себя республику… Я бы уж примирился хоть с Наполеоном, да только со своим.

— Что ж, отец, разве среди наших королей не было равных Наполеону? Ведь Испания некогда повелевала половиной мира!

— Скажу тебе, Рафаэлито, что в годы, когда почти весь свет принадлежал Карлу I, испанцам жилось очень трудно. Нам нужна не пустая военная слава, а лучшая жизнь для народа. Кто знает, может быть, среди детей безвольного Карла и найдется достойный принц, который встряхнет нацию, даст людям то, что принадлежит им по праву…

А что же самим испанцам делать, чтобы у нас установились справедливые порядки? Ждать, пока появится мудрый король?.. — Рафаэль с сомнением смотрит на отца. — Или нашему народу следует поступить с Карлом так, как они поступили со своим Людовиком?

— Я, мой мальчик, не потерял веры в нашу старую Испанию! Испанцы будут жить — с Бурбонами или без них. Короли уходят, а народ и страна остаются… Знаешь ли ты, что депутаты французов объявили всех людей равными от колыбели? Ты вот дворянин, но у последнего пастуха в Кантабрийской сьерре не меньше прав на жизнь и счастье, чем у тебя. Если ты поймешь это хорошенько, все твое будущее станет ясным, как майское утро.