Григорий Ревзин - Риэго

Риэго уже раскаялся в своей горячности: «А ведь он прав!..»

— Антонио, друг! Слова, как бы обидны они ни были, не в силах разрушить наш союз. Мы сами, может быть, разделим участь Маркесито… Не для спора возвращаюсь я снова к Орденесу: мы должны с тобой понять причину поражения Маркесито.

— Что еще я могу прибавить? Ведь я уже рассказал тебе всю историю этого пронунсиамиенто.

— Но солдаты?.. Они ведь присягнули нашему Делу!

— Все были подкуплены врагом — кто золотом, а кто обещаниями.

— Порльер тоже обещал, и немало.

— Ты прав, но пока солдат недостаточно разумен. Его патриотические чувства еще в пеленках. Понимаешь, ведь мы ведем его на борьбу за какое-то общее благо, совсем для него туманное. И при этом он рискует головой… А тут ему предлагают блестящие реалы, вино да еще сверх всего отпущение грехов.

Рафаэль досадливо отмахнулся:

— Вот как! Значит, полковник Кирога готов пожертвовать собой ради свободы родины, а солдат на это не способен. Его надо охранять от соблазна… от десяти реалов…

— Но, милый мой, как можно сравнивать офицера и солдата? Чтобы полюбить свободу, нужно выйти из мрака. Но побороть невежество народа можно только в свободном государстве. Этот порочный круг мы призваны разорвать.

Риэго поднялся с кресла и зашагал по комнате.

— Нет, главное в ином, совсем в ином! Чтобы в решительную минуту удержать людей от перехода на сторону врага, мы сами должны горячо верить в правоту нашего дела! И знаешь, Антонио, — остановился Рафаэль перед своим собеседником, — я бы. не подпускал к революции всех этих генералов с. запятнанной репутацией. Ну к чему заигрывать с Балье-стеросом? Каждому солдату известно, что этот герой еще при Годое украл три тысячи солдатских пайков. А Лабисбаль? И того хуже…

— Это сплетни, и только! — раздраженно прервал собеседника Кирога. — Бальестерос наш, вполне наш. Уж не слышал ли ты разговоров и обо мне?

— О тебе?..

— Ну так послушай! Вот что говорят об Антонио Кироге. После казни Порльера Кирога продался тирании. По поручению ставленника камарильи генерала Сан-Марко он повез секретный доклад королю о подробностях подавления восстания Порльера. Выполнив свою миссию…

— Что за шутки, Антонио?!

— Погоди, это еще не все. Выполнив свою миссию, Кирога сумел обратить на себя внимание одной знатной дамы. Ее нежному сердцу он обязан полковничьими эполетами и командной должностью в экспедиционной армии.

Рафаэль отпрянул от белокурого великана.

— К черту эту даму! Говори, повез ты доклад во дворец? Да или нет?!

Глаза Кироги блуждали по карнизу потолка. Щеки, нос чуть-чуть побледнели. Но своему ответу он сумел придать снисходительный и даже несколько иронический тон:

— А если бы и так?

— Отвечай прямо!

— Что ж, изволь. Поручение Сан-Марко я принял и выполнил.

Лицо Риэго исказилось. Он крепко, до белизны в ногтях, сцепил пальцы.

— Так, так… Порльер еще в петле, а Кирога скачет в Мадрид, везет камарилье отчет о показаниях, добытых под пыткой. Какое надругательство над памятью героя!.. Хотел бы я знать, легко ли далось это сеньору Кироге…

Воцарилось молчание. Офицеры глядели друг на друга с ненавистью. Офицерский кодекс чести предписывал ответить на оскорбление вызовом на дуэль. Но это были товарищи по заговору, люди, обсуждавшие дела руководимой ими революционной хунты.

Кирога решил отделаться язвительной усмешкой:

— Твои выпады не стоят ответа! Но ты должен понять, что эта поездка с докладом в Мадрид избавила меня от виселицы. Я должен был сохранить себя для революции! Этого требовал от нас в последние свои минуты и Маркесито. Что ж, мой поступок я готов отдать на суд патриотов.

Риэго будто забыл о своем противнике. Он тихо, раздумчиво, словно самому себе, прошептал:

— Революция требует прямоты, честности, незапятнанного имени. Ни солдаты, ни народ не пойдут за теми, кто…

— Впредь, Риэго, спорить с тобой никогда не стану. Как глава хунты, прошу и тебя отказаться от такой бесполезной траты наших сил и времени.

— Да, наши споры ни к чему не ведут. Скоро, Кирога, каждый из нас на деле покажет, чего он стоит…

Но при каждой новой встрече споры снова загорались. Примирить эти несходные характеры было невозможно.

В середине 1817 года Риэго был отчислен от экспедиционной армии. Покинув Кадис, он в течение двух лет кочевал по гарнизонам Испании. И повсюду он вступал в подпольные революционные хунты.

Все новые удары обрушивались на головы врагов реакции.

В Валенсии генерал Элио потопил в крови попытку восстания расквартированных там полков. В Мурсии инквизиция разгромила масонскую организацию.

Риэго было только тридцать четыре года, но выглядел он много старше своих лет. Бледное, похудевшее лицо бороздили преждевременные морщины, волосы на темени сильно поредели, под глазами легли землистые тени.

Постоянные переезды с места на место, нищенская жизнь, постылая служба, тяжелые разочарования… Чувствовать в себе столько ненависти к душителям свободы и испытывать такое унижение от собственного бессилия! Вера Риэго в конечное торжество освободительного движения подвергалась жестоким испытаниям.

В самом начале июля 1819 года Рафаэль снова оказался в Кадисе, в экспедиционной армии.

Он застал своих старых товарищей по тайной военной хунте в- состоянии крайнего возбуждения: они готовились уже через несколько дней начать восстание. Риэго сообщили, что главнокомандующий экспедиционной армией граф Лабисбаль и дивизионный генерал Сарсфильд примкнули к патриотам.

Риэго не был включен в состав революционной хунты, так как он еще не вступил в командную должность, и поэтому не мог быть полезен восстанию.

Ранним утром 9 июля Риэго поспешил на Пальмовое поле, где выстроившиеся полки ждали прибытия генералов. Лабисбаль должен был приехать из Кадиса, а Сарсфильд — из Хереса-де-ла-Фронтера. Было условлено, что они провозгласят перед войском конституцию 1812 года и объявят поход на Севилью и Мадрид.