Вадим Прокофьев - Степан Халтурин

— Николай!

— Чего тебе?

— Не спишь?

— Разве уснешь?

— Мне, брат, не верится, что мы уже в Москве, давно ль я губернатора Тройницкого о паспортах просил, ан они в кармане.

— А жаль все же, что нам вместо Америки проезд в Германию дали. В Америке есть где развернуться, коммуну сколотить.

— Ничего, дай срок, паспорта у нас на полгода, еще и в Америке побываем, лишь бы денег хватило.

— У меня Наташины еще в целости, не касался до них, на твои пока разъезжаем.

Халтурин, его друг по училищу Николай Амосов, Наташа, жена Амосова, Смольянинов и Селантин, бывшие вместе со Степаном в одном студенческом кружке, покинув Вятку, училище, движимые одной целью — создать коммунистическую артель, ехали за границу, уверенные в успехе своего предприятия.

Чтобы вырвать Наташу из-под опеки дяди, Амосов фиктивно женился на ней. Наташа обрела свободу, а будущие коммунары пополнили общую кассу ее наследством.

— Меня мысль одна донимает. Как в Германии да в Америке с людьми разговаривать будем, языков-то не знаем?

— Да, нас им не учили.

— Нас, брат, ничему, кроме ремесла, не учили, что знаем, все сами в книгах вычитали. А чудно! Отец мой, Николай Никифорович, в извозе работал, шерсть и холст перепродавал, мельницу имел, сорок тыщ наследства оставил. Бога боялся, даже в Иерусалим пешком ходил, а я, его младший, в Германию да Америку еду, коммуну основать.

— А как мать-то отпустила?

— Убивалась, да старшие братья отговаривали, сестры же причитали. Хорошо, брат Павка поддержал. «Пусть, — говорит, — едет, он всегда непоседой был, в отца, может, и правда коммуну создаст, тогда и мы к нему махнем».

— Павел ведь тоже в кружке состоял. Понимает, что к чему.

— Да, мужик он крепкий, побольше нашего читает. Они с Башкировым Николаем и меня к книгам приохотили, когда я еще в Орловском поселянском училище азбуку осваивал.

Халтурин встал, зажег лампу и вытащил книгу.

— Степан, ты никак уже и в Москве успел купить книгу?

Степан загадочно улыбнулся и показал Амосову обложку книги.

— Постой, постой, да никак это та книга, что сегодня в трактире студенты читали?

— Она самая.

— Где ж ты успел купить ее, ведь это, наверное, нелегальщина?

— Нет, почему же, смотри: «Разрешено цензурой». Только я ее не покупал. Помнишь, в трактир пристав ввалился? Студенты сразу за стойку сбежали, а книжку на столе оставили. Я тоже подумал, что нелегальщина, ну и спрятал, а оказалось — «Статистический атлас», Московская городская управа издает. Но, наверное, в нем что-то есть, уж больно студенты внимательно его читали и все время спорили.

— Вот оно что! А интересные вещи они рассказывали, только о таком в трактирах у нас в Вятке не говорят.

— У нас в Вятке мы перед домом губернатора «Дубинушку» да «Долго нас помещики душили» распевали, и ничего. «Сам» на балкон выходил и слушал. А в Москве, мне Песковский рассказывал, в трактирах не только закусывают и пьянствуют, но заходят сюда и с друзьями поговорить, купец тут и сделки заключает. В трактирах всякое услышишь, особливо в Москве. На то она, брат, и Москва.

Халтурин был прав. Трактиры играли особую роль в жизни москвичей. Они были не только харчевнями, где можно найти еду по любому достатку, но и выполняли роль своеобразных клубов, особенно для тех, кто не имел доступа в Английский, Купеческий, Коммерческий и другие привилегированные собрания. Трактиры заменяли биржу, здесь кутили и босяки и миллионеры.

Московские трактиры различались не только по прейскуранту цен, но прежде всего их облик характеризовала публика. Были трактиры извозчичьи, где уставший, голодный извозчик и питался и грелся зимой; были трактиры писательские, вроде того, который приютился на Никольской; театральные, где артисты искали себе ангажемента на предстоящий сезон; много было трактиров студенческих, не говоря уже о знаменитом Тестове, Яре, трактирах Бубнова и Дубровина, куда съезжались богатые помещики и московские воротилы.

В один из таких трактиров и забрели в первый день своего пребывания в Москве путешественники из Вятки. Свободный столик оказался в углу у самой стойки. За соседним столом сидели двое студентов. Перед ними лежала небольшая брошюрка, оба собеседника изредка заглядывали в нее и горячо спорили, размахивая руками и невольно обращая на себя внимание присутствующих. В трактирном гомоне трудно было разобрать отдельные слова, но по обрывкам фраз Халтурин понял, что студенты спорили о положении фабричных рабочих. Тема была знакомая, не раз Степану приходилось слушать от своих друзей, политических ссыльных в Вятке, разговоры о месте рабочего в революционной борьбе народа. Рабочий вопрос давно уже интересовал Степана, он многое успел прочесть и прежде всего книгу Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России». Теперь же, в Москве, представлялась редкая возможность самому понаблюдать, запастись новыми впечатлениями, которые пригодятся и за границей.

Поездка за границу была задумана Халтуриным не случайно. Во-первых, ему хотелось познакомиться с революционным движением Западной Европы, а если удастся, то пробраться и в Америку, где, как он слышал, русские политэмигранты собираются организовывать коммуну. Во-вторых, Халтурин спешил с отъездом из Вятки, так как атмосфера там сгущалась. В мае 1875 года полиция произвела обыск у Николая Башкирова, близкого друга Степана, в июне начался разгром кружков, организованных политическими ссыльными. Халтурин уцелел только чудом, многие его товарищи по училищу были арестованы. Теперь это уже все позади, впереди Германия, а потом и Америка.

Прислушиваясь к спору студентов и забыв о еде, Халтурин с удивлением отмечал, что его очень волнует положение именно русского народа, его будущее, хотя, казалось, с Россией ему остается только распрощаться.

Вдруг в трактире внезапно воцарилась тишина и отчетливо прозвучал голос одного из студентов:

— …Эти цифры говорят убедительнее, нежели все ваши кумиры из женевского заповедника.

Но собеседник уже не слушал, схватив товарища за руку, он потянул его за стойку. Через минуту студентов в трактире не было.

Степан оглянулся, у входа стоял полицейский пристав, рядом с ним двое штатских в котелках. Они внимательно оглядывали сидящих за столами. Вот сейчас их взгляд упадет на пустой столик рядом с тем, где сидит Халтурин, а на столе одиноко лежит книга, забытая впопыхах студентами. Степан быстро протянул руку, схватил книгу и спрятал под полу.

Теперь, вечером, он мог целиком отдаться чтению. Амосов пристроился рядом.

Читали молча, глотая страницы, пропуская рассуждения. И перед Халтуриным все яснее, все ярче вставал облик Москвы рабочей, вскрывались «язвы пролетарства».