Александр Стекольников - Васил Левский

Васил Иванов с сотней болгарских огородников смелым броском достиг крепостной стены. Стефан Караджа, недаром прозванный серной [28] Караджа — серна (тур.). , скакал с крыши на крышу и сеял смерть среди врагов.

Турецкий гарнизон был так крепко заперт в крепости, что не посмел сделать вылазку и устроить резню христианского населения, хотя и имел значительный перевес в численности и вооруженности.

Турция, вызвав конфликт, хотела использовать его, чтобы принудить Сербию отказаться от своих попыток окончательно избавиться от турецкой зависимости. К границам Сербии были подтянуты турецкие войска. Конфликт грозил перерасти в войну. В события вмешались европейские державы. И тут сербы и болгары еще раз увидели, кто их враг и кто друг. Некоторые европейские консулы в Белграде заявили Турции протест против ее действий. Но австрийский консул, пребывавший в дружбе с турецким комендантом крепости, отказался поддержать протест. Английский консул действовал двусмысленно, а правительство Англии обвиняло сербов в возникновении конфликта и предлагало австрийцам занять Белград. И только Россия прямо выступила и против поведения Турции и против предложения Англии.

Для улаживания конфликта в Константинополе созвали конференцию. На время ее работы боевые действия в Белграде прекратились. Но осада крепости не снималась. Командование легиона решило использовать перемирие для военного обучения. Учились здесь же, на позициях у старой крепости.

Раковский часто сам проводил занятия. Как-то раз легионеры должны были перескочить широкий турецкий окоп с высокой насыпью. Кое-кто растерялся. Дошла очередь до Васила Иванова. Он легко перепрыгнул через препятствие. Раковский, наблюдавший ученье, восхищенно воскликнул:

— Това е левски скок!

Немало были удивлены и товарищи Васила, свидетели левски скока — его львиного прыжка. Слова Раковского подхватили, и за молодым бойцом укрепилось прозвище Левский.

Три месяца, с июня по сентябрь, продолжалась осада крепости. Раковский и весь болгарский легион не теряли надежды, что конфликт неминуемо перерастет в войну Сербии с Турцией и тогда они отправятся в Болгарию, чтобы поднять народ на восстание.

Раковский, в ожидании этого момента, написал пламенное воззвание к болгарскому народу:

«Милые братья болгары!

Пришло время сокрушить тяжкое иго наших мучителей... К оружию, братья, все от старого до малого за нашу дорогую свободу и независимость! Турецкое царство уже рушится... Почему мы бездействуем, болгары? Кого ждем? Европа и весь просвещенный мир готовы помочь нашей борьбе за свободу, но начать должны мы, показав, что в наших жилах еще течет юнацкая кровь наших предков и что нашим мучителям не удалось ее выпить...»

Еще раньше, до этого воззвания, Раковский отправил приказ гайдуцкому воеводе Панайоту Хитову, ходившему с четой по Стара Планине, готовить своих людей к предстоящему восстанию.

К схватке с врагом готовились в Тырнове и Габрове, крупных ремесленных и торговых центрах, во многих больших болгарских селах.

Все ждали сигнала. Все ждали, что вот-вот Сербия пойдет в последний бой против тирана. Тогда, считали болгары, ударят они своему врагу в спину и добьются желанной свободы.

Но прошла весна, минуло лето. Осенью было получено известие, что конфликт между Сербией и Турцией улажен. Сербское правительство приняло компромиссное решение конференции европейских держав: Турция отзывает свое гражданское население из Сербии, но оставляет гарнизоны в сербских крепостях.

Сербия помирилась с Турцией. Болгарский легион в этих условиях стал для Сербии не только не нужным, но и не желательным. К тому же Англия настоятельно потребовала, чтобы болгарские легионеры были изгнаны из Сербии. Сербское правительство предложило Раковскому распустить легион и отказаться от своих планов освобождения Болгарии.

«Когда я получил это известие, я думал, что сойду с ума», — записал в своем дневнике старый гайдук Панайот Хитов.

Потерпев крушение лучших надежд, распродав одежду, голые и босые, покидали Сербию болгарские добровольцы.

И лишь их вождь и духовный руководитель далеко глядел вперед.

— Легион не достиг своей конечной цели, но мы, — говорил Раковский, — дали европейцам и всем славянам понять, что болгары не только мирные пахари и кроткие ремесленники и торговцы, растерявшие свой военный дух, но что они все те же храбрые и неустрашимые юнаки и, когда наступят подходящие обстоятельства, они вновь поднимутся против своего смертельного врага... Год 1862-й должен остаться для болгар знаменательным и считаться первым шагом к их политической независимой жизни.

Весной 1863 года Васил пробирался обратно в Болгарию. Невеселые мысли теснили его. Прошел год, как он покинул родину. И вот он возвращается. Но с чем? Что он скажет? Как объяснит людям неудачу, чтобы не убить в них надежду?

Васил мысленно обращается к Раковскому: что бы он сказал? Вспомнились долгие зимние вечера, проведенные у него. После роспуска легии Васил остался в Белграде, нанялся в работники к местному богатею. Молодой болгарин Христо Иванов, с которым Васил сблизился в легии, ввел его в дом Раковского. Здесь в горячих спорах проводили время друзья и единомышленники. Сколько горьких сетований на настоящее и увлекательных планов на будущее высказывали горячие головы. И сам Раковский делился своими мыслями о путях освобождения родины. Он говорил, что неудача легиона — это не провал планов освобождения Болгарии. То, что не удалось теперь, удастся при других, более благоприятных обстоятельствах. Он верил, что балканские народы — сербы, черногорцы, греки — осознают общность целей и объединятся для сокрушения Турецкой империи. Но он в то же время подчеркивал, что рассчитывать болгары должны прежде всего на себя, на свои силы. Пусть никто не ждет, что ему свободу принесет кто-то другой. Разъехавшись отсюда, каждому надо, где он только сможет, готовить народ к последней и решительной схватке с тираном. Первую легию надо считать не концом, а началом святого освободительного дела. За первой легией последуют другие, еще более многочисленные. Надо только организовать их. А храбрецов Болгария всегда даст, сколько нужно...

Воспоминания разгоняли тяжкие думы, и Васил бодрее шагал по родной земле.

Чем ближе к дому, тем сильнее возникало беспокойство: как объявиться в Карлове, не привлекая к себе излишнего внимания? Чем объяснить длительную отлучку?

Созрело решение вновь облачиться в дьяконскую рясу. Духовное лицо вызовет меньше подозрений у турок, а в случае расспросов можно сказать, что ходил к святым местам или в Хилендарский монастырь, от имени которого, как всем известно, служит в Карлове и он и его дядя.