Евгений Додолев - Девица Ноvодворская. Последняя весталка революции

Она постоянно накатывала на меня главному: типа, писанина моя вредна, — а Юрий Викторович всегда в таких случаях устраивал очную ставку и объяснял Ильинишне суть демократии, которая состоит именно в системе противовесов, и в конце концов ее, похоже, убедил. И мы стали общаться помимо газетных тем.

Три четверти тиража «Хозяина» шло в Украину, и в 1992-м — в связи с распадом СССР — газета стала загибаться. Лера потянулась в «Независимую», а я стал выпускать «Сокол Жириновского», где был редактором и ответственным секретарем одновременно. Это издание в ЛДП патронировал тогдашний партийный пресс-секретарь Андрей Архипов, и Новодворская отметилась там тоже, написав специально для второго номера феерический текст о Жирике, благо этот номер вышел тиражом аж 200 тысяч экземпляров. И безусловно, благодаря усилиям Андреаса Вяльме, чей отец еще недавно был чуть ли не начальником всего КГБ Эстонии. Тогда же Новодворская познакомила меня с Кургиняном, и я, в качестве алаверды, написал в «Независимую» рецензию на один из его спектаклей.

Гром грянул во второй половине 92-го года, когда в одном из номеров «Народной воли», выпускавшейся какими-то бывшими соратниками Бабы Леры, появился совершенно однозначный слив Новодворской на предмет сотрудничества с КГБ. Целая детективная история с убийствами и т. д.

Методы оперативной работы гэбэшников были уже давно известны, у меня было немало друзей оттуда, причем как раз тех, кто «разрабатывал» ДС, снимая им напичканные камерами подмосковные дачи, и я в этот детектив не верил. Просто зная, как и кого на самом деле обслуживал КГБ, опера которого всегда относились к Новодворской с уважением, отправляя ей в камеру торты и букетики цветов. Любой разговор с ними про ДС поэтому всегда превращался в анекдот, поскольку — по гэбэшным отчетам — любой съезд этой партии, как правило, превращался в грандиозное поебище, а ничто человеческое, как вы уже догадались, не чуждо и заядлому чекисту, как грицца, жажду мы не квасом и т. д.

И не думаю, что полненькая Лера была активным участником подобных «прений», наоборот, к концу 1992 года я уже подыскал ей, что называется, «мужичка»: не секрет, что худые барышни пользуются куда меньшей популярностью у гендерных мущщинок, чем особи иного типа, во что самим барышням поверить конечно же весьма сложно. Короче, у Додолева в «Новом Взгляде» я уже отметился телегой про Любовницу_Ельцина™ и эссе о демоническом Григории Климове, чьим архивариусом и первопечатником я был на его родине, и, похоже, заинтересовал откровенно незаурядной личностью своего старого приятеля из военной разведки США — самого главного редактора. Тем более что одна из его жен частенько тявкала по «Радио России». Климова, а не Додолева, не надо смеяться.

Как «Сокол», так и «Новый Взгляд» — все это типография «Московской правды». Как, впрочем, и журнал «К топору», номерок которого я решил подписать и подарить Валерии Ильиничне, специально для этого отправившись в соседнюю башню здания. Ну, типа, Георгию Димитрову от Адольфа Гитлера…

Увидев обложку, Баба Лера во мгновение ока превратила раритет в синюю птицу, увы, заклеймив меня самыми последними и нехорошими словами. Нет, не она настучала на меня в прокуратуру и не Евреи™, хотя гитлеров и свастик там было более чем достаточно. Совсем не это было интересно тем, кто меня «заказал». Как, впрочем, и не личность В. И. Новодворской, которую они, безусловно, использовали в качестве меченого атома, превратив ее в инвалида, и молодому поколению хорошо бы знать своих врагов. Нет, это не КГБ. Стоило только превратить партийную обслугу в полноценный институт, как тут же рухнул СССР, и это всегда надо помнить и понимать природу системного вируса.

Новодворская не была ни русофобом, ни антисоветчиком. Она казалась нелепой именно в силу подчеркнутой идеологизированности ее образа, лепить который, тем не менее, она совсем не мешала в силу шестидесятничества собственной генеалогии, этой беспомощной идейности системных улучшайзеров. А потому система и не стала ее «выплевывать», как, впрочем, и других «диссидентов», пытавшихся вести с властью «идеологические дискуссии». Не идеи надо обсуждать, а интерес. Иначе ты превратишься в чей-то семейный бульдозер, он же медийный актор межсемейного потлача — самая что ни на есть физическая и демонстративная порча собственного имущества ровно по той же логике, как мошенники показательно ломают бомжам ноги, превращая их в профессиональных попрошаек.

Александр Дугин, политолог:

Смерть женщины, страдавшей последней стадией русофобии.

Не думаю, что Новодворская была нравственной. Она была идеологически последовательной. Она ненавидела Россию — от всей души, жестко и абсолютно. Но при этом открыто. Именно поэтому она лучше других, кто делает это тайно и исподтишка. Она во всех отношениях была чудовищной. Но именно таков либерализм как он есть. Без прикрас. В ненависти она была искренней. Еще: она была мужественной. Она свою лютую ненависть к русскому народу, русской истории и Русскому государству выражала всегда — начиная с советских времен. И потом поддерживала все самое омерзительное (например, Ельцина и расстрел Белого дома), но не по заказу, из-за денег или для пиара, а в силу все той же испепеляющей глубинной абсолютной ненависти.

Новодворская выглядела как пациент, но ее дискурс был предельно когерентен: чтобы либерализм утвердился в России, необходимо уничтожить большинство русского народа, настаивала она. Мало кто отважится сказать так же внятно и четко. Она говорила. Новодворская была настоящей частицей Америки внутри России, фрагментом Запада — в просторах Евразии, ненавидящей все коллективное индивидуалисткой — в море коллективной антропологии. Большинство сегодняшних российских либералов в прошлом были послушными комсомольцами и коммунистами, агентами и добровольными помощниками коммунистического режима. Новодворская переезжала из клинику в клинику, из каталажки в каталажку, чтобы в промежутках выкрикнуть в никуда, но громко, свою ядовитую и залихватскую ненависть к стране, где она, видимо, случайно родилась. Но она не хотела покинуть Россию, она хотела жить своей ненавистью, чтобы окружающее питало ее больше и больше. Патология? В меньшей степени, чем у умеренных и пристойных либералов. Вот кто настоящая мразь, мелкая, продажная, не способная платить за свои убеждения и даже фобии ничем. Однажды Сорос на собрании своих агентов влияния в начале 90-х, куда пригласили и меня (для оппозиции), обнаружил, что вся эта либеральная сволочь не удосужилась прочесть Поппера «Открытое общество и его враги» и пришла на встречу только с одной целью: «Сорос, дай денег, и чем больше, тем лучше, но вот ему не давай, дай мне». Из всех присутствующих книгу прочел только я и подверг теорию «открытого общества» фундаментальной критике, завершившейся предложением Соросу и его Фонду покинуть Россию. Сорос проснулся и заметил грустно: «В России в результате всех демократических революций все равно с какой-то неумолимой последовательностью к власти приходят такие люди, как антилиберал Дугин, а не вы, собравшиеся здесь». Новодворская читала Поппера и понимала его. Она мученица за Поппера и «открытое общество», а не за гранты и субсидии. Ей в жизни ничего было не надо, кроме ненависти. Русофобия была ее жизненной стихией, жизненным миром. В чем-то она была еще последовательнее Печорина с его «как сладостно…» и т. д. Она еще и умерла здесь же, строго посреди того, что люто, упоенно, я бы сказал даже — по-русски, ненавидела.