Михаил Колесников - Сухэ-Батор

Сухэ тоже молчал. Утешать родителей было бесполезно. Все решилось само собой, помимо его воли. Служба его больше не страшила. Жаль было оставлять родителей. Отец все чаще и чаще жаловался на ломоту в костях. Раньше Сухэ хоть изредка, но мог помогать матери и отцу. Теперь даже этой маленькой помощи не будет.

Он взял узелок с едой, засунул за голенище сапога нож, поцеловал отца и мать и вышел из родной юрты.

Худжирбулан находился в двадцати верстах от Урги. Сюда и направили девятнадцатилетнего Сухэ для прохождения службы. Здесь, в военных лагерях, были сосредоточены основные силы армии «солнечно-светлого». Казармы, юрты, майханы, складские помещения…

День выдался морозный. У дровяного склада стояла группа новобранцев. Сухэ подошел к ним. Огромный парень, выкатив глаза и закусив губу, взмахивал тяжелым топором и с уханьем опускал его на толстое полено. Топор со звоном отскакивал. Полено было словно железное. Новобранцы один за другим брали топор и после очередной неудачной попытки в смущении отходили. Низенький кривоногий начальник — дарга — со стороны наблюдал за этой сценой.

— Эй, ты! Не хочешь погреться? — крикнул он Сухэ.

Тот рассмеялся, поплевал на руки, взял топор, взмахнул — и полено треснуло. Еще удар — полено раскололось. Вскоре на мерзлой земле лежала большая охапка дров. Новобранцы крутили головами, одобрительно цокали. Дарга плутовато подмигнул Сухэ и сказал:

— А ты, оказывается, со сноровкой. Ловкий! Сухой, как старый саксаул, сильный, как лев. А мы уж заждались тебя! Сейчас же идем» в канцелярию.

Цирики засмеялись. В словах дарги крылась легкая издевка, но Сухэ еще не мог понять, в чем дело. Все выяснилось в канцелярии. Кривоногий дарга щупал мускулы Сухэ, хлопал его по спине и говорил тучному человеку в черном халате:

— Наконец я нашел то, что нужно: единым махом разрубил самое толстое полено. Богатырь, арслан. Жилистый, как скаковой конь.

— Цза, — лениво отвечал человек в черном халате. — Я договорюсь с начальством.

— Благодари бурханов. Ты попал в надежные руки. Будешь моим первым помощником: истопником и хозяйственником, — обратился кривоногий дарга к Сухэ. — Станем из города продовольствие подвозить, дрова пилить, колоть, печи топить. Всегда сыт и в тепле… Ты, наверное, родился в год тигра?

Как ни был Сухэ добродушен, при последнем вопросе он рассердился. Он мечтал о настоящей воинской службе: скакать на коне, рубить врагов Монголии, а его хотят сделать хозяйственником.

— Я родился в год змеи и дракона, — сказал он презрительно, сузив глаза.

Дарга не понял:

— Как же это могло случиться? Я вот родился в год коровы…

— А вот так! — Сухэ резким рывком нахлобучил дарге шапку на глаза и вышел из канцелярии.

Бессильная ярость душила Сухэ. Он разыскал начальника штаба и стал ему доказывать, что хочет быть строевым цириком, защитником отечества. Он может без устали скакать на коне много дней подряд, хочет изучить винтовку.

Начальник штаба попыхивал трубочкой — гансой, насмешливо щурился. Затем сказал:

— А сто палок ты не хочешь? Защитник отечества… Будешь распускать язык — посажу в карцер. Вон отсюда!

Так Сухэ стал истопником.

В казармах была грязь. Опали вповалку на слежавшихся тюфяках, укрывались своими халатами.

Под головы клали гутулы и белье. Кормили от случая к случаю. Иногда солдаты отправлялись в город, попрошайничали или находили в монастырях какую-ни-будь временную работу. Об обмундировании и девяти серебряных янчанах не было и речи. Солдаты, предоставленные сами себе, редко появлялись в Худжир-булане. Практически никаких строевых занятий не проводилось. Из всей массы цириков Сухэ был единственным умеющим читать и писать. На военную службу призывались лишь дети бедняков. Богатеи давали взятку начальству или нанимали служить вместо себя опять же ту самую «черную кость».

«И это армия «солнечно-светлого»!» — с горечью думал Сухэ.

Командиры и чиновники меньше всего думали об укреплении армии. Они предавались кутежам и распутству, а жалованье, положенное цирикам, клали себе в карман.

Сухэ рубил дрова, топил печи в квартирах и юртах начальства. О нем вспоминали только тогда, когда в помещениях становилось холодно. Работал он добросовестно, а питался кое-как. Это была каторжная жизнь, беспросветная, бессмысленная, и теперь Сухэ даже с некоторой грустью вспоминал свою службу, на тракте. Все же тогда он мог чувствовать себя вольным человеком, мог в любой день уйти от жестокого Джамьяндоноя. На тракте все считали его этаким «сэйн-эром» — добрым молодцем, у которого грудь открыта всем ветрам. Он знал много песен, мог ехать по степи и петь о весеннем ветре, о сопках, пестрых от цветов, как шкура барса, следить за полетом орла.

Тогда били от случая к случаю. Здесь били цириков каждый, день, и не за провинности, а просто так, были жестоко, до потери сознания. Но теперь Сухэ научился давать отпор. Однажды он замахнулся топором на тучного чиновника в черном халате, и с тех пор чиновник стал опасливо обходить истопника. Все знали, что истопник ловок и силен, а потому предпочитали с ним не связываться.

Бешеный! — говорил кривоногий дарга. — Тронь его пальцем — сразу убьет.

Армия называлась «регулярной». Иногда откуда-то ползли слухи, что в Худжирбулан из Да-Хурэ должна приехать инспекция и будто бы сам «многими возведенный» изъявил желание посетить свои войска. В такие дни все в лагерях преображалось. На огромном пустыре начинались строевые занятия, цириков учили владеть шашкой, рубить на полном скаку лозу. Сухэ подсаживался к кучке цириков и слушал, как дарга десятка сбивчиво объяснял устройство трехлинейной винтовки. Стрелять из трехлинейки не разрешалось. Винтовку Сухэ изучил и без помощи дарги. И как-то получилось само собой, что каждый раз Сухэ завладевал этой винтовкой, рассказывал товарищам, как она устроена, разбирал и собирал ее, а дарга сидел на войлоке, поджав под себя ноги, и с интересом слушал. О том, что Сухэ грамотный, вскоре все узнали. И теперь, если требовалось написать какую-нибудь бумагу, обращались к нему. Даже сам командир эскадрона нередко прибегал к его помощи.

— Быть тебе полковым писарем! — пророчил кривоногий дарга.

Но молодой солдат думал о другом. Он лучше всех скакал на коне, лучше всех преодолевал препятствия, лучше всех рубил. Кончилось дело тем, что ему, наконец, дали коня. На учениях брали с ходу все одну и ту же сопку. С гиканьем мчались по степи на конях, размахивали клинками, окружали сопку и взлетали на нее. Определенной системы обучения не существовало. Но Сухэ о многом догадывался сам. Если раньше вид сопок и долин вызывал в нем желание петь, то теперь он смотрел на местность уже другими глазами: это было поле боя. От умения правильно оценить местность зависит успех.