Борис Могилевский - Артем

Артему выехать в Россию? Артем нанимается на работу в Австралийскую мясную компанию. Место работы — Северная Австралия, порт Дарвин. Артем покинул Брисбен и переехал в Дарвин. Отсюда он нелегальным путем бежал в Шанхай, а затем во Владивосток, на родину. Революционные рабочие Австралии, товарищи по многолетней борьбе, сердечно простились с Томом Сергеевым, зная, что его зовет на родину совершающаяся там великая революция.

Пароход, на котором Артем плыл на север, по бесконечным просторам Тихого океана, казалось ему, двигался, как черепаха. Поезд из Владивостока через огромную, безбрежную Сибирь полз, как улитка. Проходили недели и месяцы, а он, Артем, все еще в пути.

С дороги послана телеграмма, послана, конечно, в город революционной молодости, Харьков.

«Возвращаясь из Австралии, шлю привет товарищам и соратникам в борьбе за освобождение рабочего класса от всякого гнета и эксплуатации. Надеюсь скоро быть снова в вашей среде. С братским приветом когда-то Артем, а ныне Ф. А. Сергеев». 25 июня 1917 года эта телеграмма появилась в газете «Социал-демократ» — органе харьковских меньшевиков.

Телеграмма была адресована Харьковскому комитету РСДРП (б), но ее на телеграфе перехватили меньшевики и с надеждой перетянуть Артема на свою сторону предприняли свой неблаговидный маневр: опубликовали сообщение о возвращении известного деятеля партии в своей газетенке.

Еще в дороге Артем ознакомился с Апрельскими тезисами Ленина, узнал, что Владимир Ильич уже вернулся в Россию.

Революция только начиналась, это было ясно и из того, что лично наблюдал Артем, продвигаясь на запад, к родным местам, встречаясь с первыми товарищами по партии на Дальнем Востоке и в Сибири, и из ознакомления с ленинскими тезисами.

Апрельские тезисы наметили курс на перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую. Все эти керенские с их Временным правительством — действительно временное, преходящее явление в русской революции. Вся власть Советам — этим органам диктатуры пролетариата, рожденным в огне революции 1905 года и Февральской 1917 года.

Только скорее кончилась бы эта мучительно долгая дорога, и за дело — работы сейчас непочатый край.

И, наконец, близкие до боли в сердце южные степи!

Два дня пробыл Артем в Донбассе, в Луганске, встретился с товарищами, знакомыми по революции 1905 года, быстро сориентировался в политической обстановке на юге России, договорился о тесной связи между партийными организациями Донбасса и Харькова. Побывал у старшего брата Егора. Из Луганска — к своей сестре Дарье Андреевне, к Дарочке, с именем которой было связано так много воспоминаний молодости.

Сестра заметила, что Артем, одетый «во всем теплом, все-таки мерз в июле месяце». Первое время, как это показалось Дарье Андреевне, брат говорил по-русски медленно, с английским акцентом.

Перрон Южного вокзала. Замедляя ход, подкатывает к платформе поезд. Народу в вагонах сверх всякой нормы. Солдаты, крестьяне, рабочие — кого только не увидишь в толпе людей с котомками, узлами, чемоданами, выходящими на привокзальную площадь!

Все та же конка, пара замученных белых кляч тянет вагончик по Екатеринославской улице. Знакомые места, будто то же, что и было десять лет тому назад, то же, да не то — люди не те, глаза другие, голова поднята по-иному….

Прямо с вокзала, с котомкой через плечо Артем пришел в здание городского партийного комитета большевиков на Кузнечной улице. В том же доме помещалась и редакция харьковской большевистской газеты «Пролетарий». В редакции Артем и поселился. Спал на канцелярских столах. Стопка газетной бумаги заменяла ему подушку, шинель товарища — одеяло.

Это было первое утро после возвращения в Харьков. Один из сотрудников газеты, Рыжов, по обыкновению рано пришел на работу. Открыл дверь в комнату, видит: справа от двери лежит на столе неизвестный человек. Голова на стопке бумаги, рука подложена под щеку. Спит сном праведника. «Непорядок это, — подумал Рыжов, — неизвестные лица приходят в редакцию и превращают ее в ночлежку».

— Послушайте, что это вы растянулись здесь? Кто вы будете? — расталкивая спящего, не очень любезно спросил Рыжов.

— Я Артем… — ответил миролюбиво незнакомый Рыжову человек.

Рыжов в 1905 году в Харькове не жил, и для него имя Артема ничего не значило. Рыжов, продолжая стоять на страже редакционного порядка, сказал Артему:

— Артем вы или не Артем, но отсюда уходите.

Артем широко улыбнулся, смотря на негостеприимного сотрудника редакции. В этот момент в редакцию зашел кто-то из членов Харьковского комитета большевиков. Увидев Артема, он долго всматривался в его лицо и вдруг бросился к нему в объятия.

— Товарищ Артем! С благополучным возвращением, дорогой…

Поцелуи, подозрительный блеск в глазах. И тогда лишь Рыжов понял, что «ночлежник» и в партии и в редакции свой человек.

Немногие товарищи по первой русской революции жили и работали в Харькове летом 1917 года. Одних уже не было, другие же оказались далеко… Даже товарищи, которые встречались с Артемом в 1905 году, не сразу узнавали в человеке, называвшем себя Сергеевым, любимца харьковских рабочих Артема.

Артем поступил слесарем на Русско-французский завод, находившийся в пяти верстах от города, у железнодорожной станции Основа. С приездом Артема большевистская организация Харькова приобрела опытного партийного руководителя. Один из соратников Артема, видный деятель харьковской большевистской организации Буздалин, писал в своих воспоминаниях:

«…Приезду товарища Артема были все рады. С его приездом мы приобретали крупного митингового оратора, тактика, организатора, журналиста. С приездом он занял руководящую роль в нашей организации… Харьков был центром юга России, здесь был областной комитет нашей организации, объединявшей Донбасс, Екатеринослав, Харьков. И все другие организации равнялись по Харькову. По приезде товарища Артема меньшевики увидели, что в нашем лагере прибавилась достаточно крупная сила. Его знал весь юг с 1905 года, он оставил по себе лучшую память энергичного, неустрашимого, беззаветно преданного рабочему классу революционера».

В первой половине 1917 года в Харькове, как и в большинстве других крупных промышленных центров страны, массы трудового люда находились под сильным влиянием меньшевиков и эсеров. Еще велики были иллюзии социального мира. Меньшевики и эсеры в мае 1917 года вошли в коалиционное правительство — в контрреволюционное буржуазное правительство. Но ни одной из острейших проблем страны это правительство решить не могло. Продолжалась ненавистная народу война, по-прежнему лилась реками кровь на фронтах, усиливалась разруха, начавшаяся еще до Февральской революции, обострялось положение в деревне. Буржуазия искала спасения в победоносном наступлении на фронте. Это бы укрепило престиж правительства, позволило бы обрушиться на большевиков и раздавить Советы — ликвидировать двоевластие в стране.