Василий Катанян - Лиля Брик. Жизнь

Однажды ЛЮ, Симонов и Маргарита Алигер весь вечер читали стихи и переводы Пабло НерудЫ, а Маргарита Иосифовна рассказывала, как была у него в Чили и что у него необыкновенный дом на берегу океана, показывала альбом.

Если «перлюстрировать» переписку ЛЮ и Эльзы шестидесятых годов, то каждая встреча с Симоновыми — в Париже или Москве — описана в их письмах. Как выглядели Лариса и дочки, о чем разговаривали, что ели, что напечатал Константин Михайлович. Рассказывалось

опремьере спектакля Симонова или о перипетиях с фильмом по его сценарию. И всегда о нем писалось только хорошее.

Симонов очень много и от души занимался Маяковским, всячески ломая укоренившееся представление о нем как о «горлане-главаре» — что было не так просто. Он восстановил его выставку «XX лет работы». Выступал против новой официозной экспозиции музея. Активно боролся со статьями в «Огоньке» 1968 года и с Воронцовым и Колосковым (их авторами) — креатурами М. Суслова. Он писал Брежневу, что в сочинениях Маяковского изымают посвящения поэта Лиле Брик. И это именно он добился того, что сняли неуча и авантюриста Макарова с поста директора Музея Маяковского, а Воронцова и Ко- лоскова отстранили от курирования Маяковского — до этого все, что касалось поэта, проходило их цензуру, и Лиля Юрьевна, и мой отец были ими вычеркнуты из л итературоведения.

Много сделал Симонов, освобождая живую фигуру Маяковского от бронзы многопудья, а Лилю Юрьевну от наветов. Он писал о поэте — как поэт. После него я видел такое благородное отношение к Маяковскому только у Евгения Евтушенко.

Ролан Пети

Календарь, 12.5.75: «Вечером придет Пети».

Знаменитый французский балетмейстер Ролан Пети поставил балет «Зажгите звезды». Этим спектаклем он открыл свой театр балета в Марселе. В 1974 году он анонсировал свои спектакли в Москве. Наши чиновники ездили отбирать спектакли в Марсель и забраковали «Звезды» — это спектакль про Маяковского, революцию и вдобавок еще там партнерша героя, его возлюбленная — молодая Лиля Брик. Да ни в коем разе!

Итак, театр с успехом гастролировал в Москве, Плисецкая впервые показала москвичам «Умирающую розу» в паре с Брианом. А вечера Ролан Пети проводил у Плисецкой; когда они уже обо всем, не зная языков, переговорили и она не знала, что с ним делать, я посоветовал познакомить его с Лилей Юрьевной.

Как, она жива? — воскликнул Пети. Он воображал, что ее уже нет, как и Маяковского, и ставил адажио с ней, как с мифической фигурой.

Он помчался к ней на Кутузовский, они очень понравились друг другу. Долго говорили, ЛЮ расспрашивала, что и как она танцует у него в балете. А Володя? Он показал фотографии и даже сделал несколько движений в ее тесной столовой.

Как бы мне хотелось это увидеть. Я уверена, что мне очень понравилось бы, судя по вашим рассказам и фото.

Так почему же ваши руководители не захотели его здесь показать?

Потому что они дураки и невежды.

Вместо увертюры в начале представления звучит запись голоса Луи Арагона, который читает большой фрагмент из «Флейты-позвоночника» (рассказывая это, Ролан Пети не отрываясь смотрел на героиню поэмы), затем органически начинается действие балета с музыкой Шостаковича, Прокофьева, Мусоргского… «На фоне революционных великих потрясений, решенных символически, проходит дуэт с возлюбленной, которая становится Вечной Музой поэта, и воображаемая встреча зрелого поэта с юным ниспровергателем-футуристом. Дуэт поставлен с необыкновенной глубиной и поразителен по исполнению», — писала Плисецкая.

Лиля Юрьевна подарила Ролану Пети рисунок Леже «Танец» с надписью: «Если это танец, то он должен принадлежать Вам. Лиля».

Он же подарил ей модную в те годы синюю гарусную шаль с большой бахромой, которая очень шла Лиле Юрьевне.

Зиновий Паперный

Календарь, 12.11.1975: «Поблагодарить Паперного».

Многолетняя, радостная дружба связывала ЛЮ с Зиновием Самойловичем Паперным и всей его многочисленной семьей. Он был доктором филологических наук и занимался творчеством Маяковского. И они чуть не каждый день виделись или говорили по телефону. Слишком уж много у них было общих литературных интересов, и вообще Паперный был очень интересный человек, один из самых остроумных в Москве. Но в один прекрасный день он написал пародию «Чего же ты хохочешь» на жутко бездарный опус Кочетова «Чего же ты хочешь» — черносотенную мазню. Однако Союз советских писателей встал горой за «своего», и Паперного «казнили» (в духе большинства наших кретинских решений в области литературы) — запретили заниматься Маяковским, а велели взяться за Чехова. Что делать? Про Маяковского печатать не будут, а значит, и денег платить не будут, на что жить?

Занявшись Чеховым, как человек талантливый, он выпустил несколько интереснейших работ о нем. Но «в стол» не переставал писать о любимом поэте и продолжал дружить с Лилей Юрьевной и Василием Абгаровичем. Он был им настоящим преданным другом.

Несмотря на трудные времена, он не терял оптимизма, и с ним всегда было интересно и весело. В день рождения ЛЮ он позвонил ей буквально ни свет ни заря, разбудил ее, поздно заснувшую, и она испуганно спросила, что стряслось. Ведь у него такая большая семья…

Ничего. Я просто хотел поздравить вас с днем рождения первым, как тот пенсионер, который приходит к урне голосовать раньше всех.

Слушайте, Зяма. Пожалуйста, не делайте из себя пенсионера, а из меня урну!

Вот одно из писем ЛЮ, «переходного периода» от Маяковского к Чехову, написанное ею по просьбе Паперного.

«4.70.

Милый Зиновий Самойлович, сейчас напишу Вам нескладное письмо.

Вы просили рассказать Вам о чеховской «Чайке».

Мы с Владимиром Владимировичем и Осипом Максимовичем всегда думали, что Чехов — футурист. Особенно — в «Чайке».

В нашем понимании каждый новатор — футурист. Чехов был им. Гениальный Толстой — нет. Вот, пожалуйста:

Треплев (который Чехов) —…по-моему, современный театр — это рутина, предрассудок. Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль — мораль маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе… то я бегу и бегу… Нужны новые формы, а если их нет, то лучше ничего не нужно.

И еще: «Я талантливее вас всех, коли на то пошло. Вы, рутинеры, расхватили первенство в искусстве и считаете законным и настоящим лишь то, что делаете вы сами, а остальное вы гнетете и душите! Не признаю я вас!»

Критика (Аркадина) — «…Устроил этот спектакль… не для шутки, а для демонстрации… Тут претензии на новые формы, на новую эру в искусстве».