Жаклин Паскарль - Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей

Свои дома – энгкаги – масаи строили из глины, коровьего помета и веток, выложенных в высокие округлые строения, которые, высыхая, приобретали желтоватый оттенок. Венчали их соломенные крыши. Вход в каждое жилище охраняло удивительное приспособление, изогнутое в форме латинского S, чтобы предупредить обитателей, если ночью хищник вроде гиены попытается утащить из дома ребенка. Для того чтобы войти в энгкаги, требуется определенная гибкость, потому что вам придется согнуться почти пополам, иначе вы не пройдете через S-образную прихожую. Даже внутри помещения невозможно выпрямиться. В энгкаги темно, свет проникает туда только сквозь пятнадцатисантиметровое отверстие для дыма от домашнего очага, который растапливается коровьим пометом. Каждое такое жилище вмещает семью из семи или восьми человек. Масаи привыкли спать бок о бок, прижавшись друг к другу, что и понятно в такой тесноте. Подрастая, мальчики перебираются в ближайшую бома, построенную исключительно для неженатых мужчин племени и обучения воинов.

Я стояла в окружении целого племени масаи, слушая об этих традициях и подчиняясь удивительному волшебству ярких, красных и синих, одежд, рядов плетенных из бисера и бусин украшений и раскрашенных лиц. Я чувствовала радость оттого, что мне здесь тоже были рады. Темно-шоколадного цвета кожа поблескивала на солнце, лица и руки были искусно покрыты геометрическими узорами красной и желтой охрой. Многие молодые войны использовали этот же природный краситель, чтобы покрыть им ноги и волосы. Красивые невозмутимые женщины стояли расправив плечи, некоторые на перевязях за спинами держали младенцев. Маленькие дети с любопытством и смущением выглядывали из-за родительских одежд на вторгшихся на их территорию мзунгу , белых людей. Почти у всех представителей этого племени волосы были либо сбриты наголо, либо коротко подстрижены.

В культуре масаи существовала строгая традиция: отвечать на приветствие членов этого племени на их собственном языке. Нам рассказали об этом члены комитета по сообщению между племенами, которых незадолго до этого выслали нам навстречу, чтобы узнать о наших намерениях, позиции и того, достойны ли мы знакомства с этим племенем. Каждый член нашей группы должен был ответить каждому из ста шестидесяти жителей деревни, которые пропоют нам приветствие. Масаи встали вокруг нас огромным кругом, и мы должны были ответить на приветствие каждому из них в соответствии с их полом и с использованием чего-то вроде секретного масайского рукопожатия с переплетением и сцеплением пальцев, затем пожатием ладоней и запястий. Когда мы закончили, некоторые из нас даже были удостоены первого приветственного танца.

Под пение сотни голосов и восторженных восклицаний всех собравшихся мы подошли к центру загона для скота и посреди годами накапливаемого коровьего навоза, окруженные стаями мух, начали танцевать. Прыжок, прыжок, шаг, соприкосновение плечами с другими танцующими, сплетение рук, поднятых под прямым углом к телу, и ритмичное потрясание плечами – все эти движения показывала одна из старейших женщин племени, а мы изо всех сил старались ей подражать. Судя по всему, мои танцевальные навыки (какое счастье, что я занималась танцами в детстве!) оказались не так уж плохи для мзунгу. В тот момент большинство воинов хохотали от души, но спустя пару дней я получила предложение руки и сердца в придачу к нескольким коровам в качестве колыма. Один из воинов так проникся моими музыкальными способностями, что был готов даже простить мне недостаток воспитания. А потом он вместе со всеми остальными узнал, что я умею доить корову. Этим умением я обязана моим дорогим тетушке Конни и дядюшке Кевину, владевшим молочной фермой. В детстве я проводила у них каникулы и жила по несколько месяцев кряду, когда обстановка дома накалялась.

Я помню, как в три года сидела под навесом, где они доили своих коров, на своем маленьком треногом стульчике. Из старого транзистора доносилась музыка, а тетушка учила меня доить мою любимую корову, послушную и добрую представительницу джерсейской породы по имени Баттеркап. Сначала нужно было с помощью скользящей петли привязать ей хвост к задней ноге, затем обмыть вымя теплой мыльной водой. Тетушка показала мне, как сжимать соски вымени, выстреливая молоко теплыми пенистыми струями прямо в ведро. Удивительно, как давно забытые навыки, полученные еще в раннем детстве, могут пригодиться тридцать лет спустя в Африке! Они не только положили начало хорошим отношениям, но и оказались весьма полезными с практической точки зрения.

А благодаря улыбке я приняла исцеление и чудесный дар по имени Наипанти. Я познакомилась с ней на второй день пребывания в деревне. Девочка еще издалека заговорила со мной на ломаном английском. Украшенная ожерельями из многоцветного бисера и бусин, она к тому же оказалась покрытой охрой, которой обычно пользовались девушки старшего возраста. Наипанти было одиннадцать, и ее, мягко скажем, нельзя было назвать стеснительной, но меня необъяснимо тянуло к этой девочке. Мы общались на гремучей смеси ломаного суахили, английского и языка жестов. Это была очень живая девочка, а улыбка ее сияла как тысячеваттная лампочка. Ее любознательный взгляд напомнил мне Шахиру.

Наипанти забрали из школы. Кажется, дело было в том, что ее отец потерял свой скот из-за засухи и нападения львиного прайда. И единственным способом восстановления состоятельности семьи было выставить Наипанти на рынок невест, чтобы получить за нее несколько коров и козу.

В течение нескольких дней я узнала, какая именно сумма нужна была для того, чтобы Наипанти вернулась в школу и покинула список невест на выданье. Ее отец, Муронго Оле, говорил, что его дочь умна и непоседлива, и выражал сожаление, что ему пришлось забрать ее из школы, потому что это было единственное занятие, способное заполнить ее умную головушку.

Мы с ее матерью уселись возле наружной стены их бома и с песнями и смехом, глядя друг другу в глаза, обсудили будущее ребенка, как две матери. Мы поговорили о том, что нужно для Наипанти и ее семьи для того, чтобы она закончила обучение в школе и могла пойти учиться дальше, об экономических выгодах для семьи, будущее которой могло кардинально измениться. Если Наипанти научится читать и писать, то сможет найти хорошую работу. А это означает, что у всей ее семьи будет постоянный источник для пропитания и приобретения медикаментов.

Наконец путем сложных переговоров мы пришли к соглашению: я оплачу обучение Наипанти и обеспечу доход их семье. За сумму, на которую я могу купить бутылку хорошего вина, я смогу содержать в течение месяца все ее семейство, чтобы Наипанти смогла развить свой потенциал. В качестве бонуса мне удалось добиться обещания Муронго Оле, что он не отправит Наипанти на традиционное женское обрезание, которое было ей ни к чему, если она собиралась продолжать свое образование. Не пройдя эту церемонию, она была менее привлекательна в качестве невесты среди соплеменников, но в таких развитых районах, как Найроби, куда будущее образование должно было привести Наипанти, дела обстояли иначе. Девочка сохраняла свои гениталии и клитор и получала возможность обрести свободу и независимость, о которой многие африканские женщины даже не мечтали. Ей нужно было только учиться.