Жаклин Паскарль - Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей

Как я ни старалась, мне так и не удалось открыть обгоревшую дверь, ведущую куда-то из центрального зала, который мы расчищали, поэтому я позвала на помощь пару крепышей из американских зеленых беретов. Один мощный удар – и дверь слетела с петель.

Я вошла в небольшую комнатку с метлой и лопатой и застыла, пытаясь понять, сколько времени мне понадобится на ее расчистку. Вместе с сержантом мы стали разбирать упавшие на пол обломки крыши, и не прошло и пяти минут, как моя лопата наткнулась на что-то мягкое. Находка оказалась почерневшими человеческими останками. Я отступила и, присев возле входной двери, стала вглядываться в кучу обгоревшего мусора, покрытую пеплом и грязью. Потом сняла с плеча рацию и вызвала штаб ИНТЕРФЕТ, стараясь говорить как можно беззаботнее на этой открытой частоте. Меньше всего нам хотелось сейчас собрать вокруг этого места огромную толпу из местных жителей, которые будут стараться опознать погибшего. К тому же такое зрелище слишком тягостно для людей, потерявших своих близких.

Чем же мы тогда отличаемся от других людей, способных без угрызений совести разрушить жизнь другого человека? А что заставляет человека нанести первый удар, когда им овладевает паника? Я считаю, что толпа излучает психический импульс, снимающий у людей чувство вины и позволяющий им действовать так, как они никогда бы не решились поступить в иных обстоятельствах. Здесь трусость и малодушие проявляются по максимуму.

Появились следователи, и мы, мрачные, отошли, чтобы не мешать им работать. Несколько священников и монахинь по-прежнему числились пропавшими без вести, а некоторые из них до исчезновения прятались именно здесь. Я посчитала, что мы нашли место их казни. Позже из этой маленькой комнаты вынесут два мешка с телами. Мне так и не удастся узнать, кого я побеспокоила, но в тот день я направилась в большую белую церковь в центре Дили и зажгла там четыре свечи. По одной за своих детей и еще две – за бедные души, которые приняли такую страшную смерть. В этот раз я молилась о том, чтобы знакомство моих детей с войной ограничивалось только книгами.

Открытый стадион в Дом Боско стал первоначальным пунктом приема тысяч перемещенных лиц, стремящихся вернуться в Дили. Именно там в октябре, ноябре и декабре 1999 года бесчисленное количество беженцев высаживалось из всевозможных средств передвижения, включая тиморские мусоровозы, битком набитые престарелыми и детьми.

К полудню первого дня работы нашего транзитного лагеря беженцы вдруг всполошились. Завязалась драка. Толпа разразилась гневными и кровожадными воплями: «Милиция! Милиция!»

Пробившись сквозь толпу, я увидела двоих мужчин, лежавших неподалеку от машины «Кеа». На них постоянно обрушивались удары руками и ногами.

Рядом быстро появились два солдата из новозеландского представительства ИНТЕРФИТ, с которыми я разговаривала пятнадцать минут назад, и я как можно спокойнее рассказала им о том, что происходило. Я не могла определить, были ли эти два лежащих на земле человека милиционерами, но нам необходимо было что-то предпринять, пока их не растерзали на части. Помощь должна была подойти не раньше чем через пятнадцать минут.

Я забралась на подножку джипа и принялась кричать на индонезийском и плохом тетуме, призывая толпу успокоиться. Я сообщила о том, что здесь находятся солдаты ИНТЕРФИТ, которые сейчас заберут обоих обвиняемых в штаб для проведения расследования.

Едва солдаты усадили двоих мужчин в кузов автомобиля и встали, заграждая их своими телами и оружием от ревущей толпы, я стала умолять людей не превращаться в негодяев из милиции. Когда наконец доверие и уважение к ИНТЕРФИТ взяли верх, толпа отошла на пару шагов. Я с трудом завела машину и медленно поехала сквозь возмущенную толпу по направлению к огороженному посту военной полиции.

Иногда размах операции по оказанию помощи оказывает на тебя такое большое влияние, что ты не выдерживаешь, и тогда те люди, которым ты стараешься помочь, из личностей превращаются в толпу. А иногда ваше сердце проникается горячей и искренней заботой о каком-то конкретном человеке или семье. Бывает, между вами и другим человеком возникает связь с первого взгляда, или вы понимаете, что эта женщина или мужчина при других обстоятельствах могли бы стать вам друзьями. Или же какой-то человек становится для вас сосредоточием всего ужаса, насилия и несправедливости, свидетелем которых вы были, и вы преисполняетесь таким сильным желанием ему помочь, что способны свернуть горы ради этого.

В Восточном Тиморе такое со мной происходило дважды, и оба раза таким человеком для меня становились женщины по имени Мария. С первой Марией я познакомилась, когда прогуливалась вдоль волнореза и делала фотографии, чтобы впоследствии привлечь средства в фонд «Кеа». Я снимала временные жилища, которые беженцы построили в порту Дили. У Марии были две маленькие дочери и сын. Это оказались подвижные улыбчивые дети с живыми глазами, и этим они напомнили мне Шахиру и Аддина. Мы разговорились, и Мария рассказала, что только что вернулась с детьми из Западного Тимора. Ее муж погиб от рук милиции, и все ее пожитки сейчас умещались в большую полосатую сумку со сломанной молнией. Рядом с ней лежал стандартный репатриационный набор от Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев: желтая упаковка дневного пайка, ведро, канистра с водой и кастрюля.

Мария и ее дети направлялись домой, и я подвезла их на джипе «Кеа». Мы ехали по задворкам пригорода, недалеко от кладбища. Когда Мария впервые увидела руины своего дома, ее лицо сморщилось, но она взяла себя в руки и не позволила детям увидеть своих слез.

Семью действительно ожидало мрачное будущее: Мария не могла бросить своего грудного сына и еще маленьких дочек, чтобы обеспечить семью хотя бы самым необходимым для жизни, и у нее никого не было, чтобы ей помочь.

Я обняла ее и пообещала скоро вернуться. Начальник склада Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев был хорошо со мной знаком и сделал вид, что не заметил, как я взяла отрез непромокаемого брезента, моток веревки и листы пластика для окон, а потом добавила к ним два одеяла. Сложив все на заднее сиденье джипа, я направилась в ЦВГО (Центр военно-гражданских операций), где выпросила антимоскитные сетки. Вернувшись в машину, я услышала глухой стук: в кузове джипа оказались еще и две складные армейские кровати. Никаких слов, только кивок и подмигивание дружелюбно настроенного майора – это все, что удалось мне увидеть в зеркало заднего вида. У меня не было привычки просить об одолжении, и этим людям оказалось достаточно того, что я пришла в ЦВГО с просьбой о помощи. Дальше во французском контингенте ИНТЕРФЕТ я получила несколько дополнительных пайков, два килограмма риса, буханку хлеба и фруктов, включая свежие апельсины, только что разгруженные с продуктовой баржи из Дарвина. К этому добавились метла, еще одна кастрюля, острый нож от тайского контингента, мыло, светильник и новая зубная щетка от американских моряков.