Питер Керр - Зима в раю

– Я догадываюсь об этом по тому, как он смотрит на твою мать, сынок, – пробормотал я со знанием дела.

– Я… я полагаю, у вас множество внуков, сеньор Рафаэль, – запинаясь, произнесла Элли и высвободила свою ладонь из липких пальцев гостя, после чего попятилась к нашей самодельной рождественской елке. – И… э-э… у меня есть кое-что, что вам должно понравиться.

– Слава богу, что он не понимает английского, Элли, – сказал я, качая головой. – Я часто обвинял тебя в том, что ты говоришь очевидные вещи, но…

– Я всего лишь хотела подарить ему шоколадки для внуков, – с негодованием ответила Элли. Она развернулась и стала нащупывать что-то под веткой сосны. – У меня припасено несколько лишних коробок, как раз на такой случай.

Пока жена стояла к нам спиной, Рафаэль посмотрел на меня с жалостью и постучал себя по виску указательным пальцем.

– Un poquito mejor en la cabeza, la señora? [246]

– Да, теперь у нее с головой все хорошо, Рафаэль. Completamente normal [247], – кивнул я.

Но Рафаэля это не убедило. Так часто бывает, заявил он, поджав губы и склонив голову набок, чтобы получше разглядеть поднятый кверху тыл Элли. Те женщины, что хороши на лицо, частенько loco [248], тогда как отличные поварихи, лучшие хозяйки, лучшие пастушки, лучшие работницы, лучшие роженицы – все как одна страхолюдины. Между прочим, сам он выбрал себе жену из второй категории. Не то чтобы Рафаэль не знавал женщин другого типа – разумеется, знавал, – но в сельской местности нужно быть практичным, выбирая спутницу жизни. Hombre! Зачем держать дорогую породистую кобылку, если она не сможет тянуть плуг так хорошо, как старый мул?

Я хотел было ему сказать, что вообще-то Элли приготовила чудесную рotaje de lentejas прошлым вечером, но затем передумал. Нет смысла усложнять дело. Мне оставалось только надеяться, что Элли не поняла сексистские высказывания Рафаэля. Хотя ему самому и многим его сверстникам подобные взгляды кажутся вполне приемлемыми и нормальными, они определенно не встретили бы у Элли одобрения. Я знал, что она была невысокого мнения о старых патриархальных испанских традициях в отношениях между полами, и мне не хотелось бы видеть, как бедного Рафаэля отчитают за преступления, которые даже не существуют в его системе координат.

Мои опасения рассеялись, как только я увидел, с какой любезной улыбкой Элли вручала Рафаэлю коробку шоколадных конфет. Она похлопала его по руке, и старик растаял – стоял там и глупо рассматривал собственные ботинки, словно застенчивый гном из сказки про Белоснежку.

Элли мягко подняла подбородок старого крестьянина своим пальцем и, глядя ему в глаза, проговорила на английском языке с бесконечной нежностью:

– Веселого Рождества, и я надеюсь, что вашим внукам наш маленький подарок придется по вкусу. Может, вы даже сочтете возможным угостить одной конфеткой свою жену, недоразвитый вы престарелый карлик-шовинист.

Находясь в блаженном неведении о том, как его только что назвали, Рафаэль засмущался еще сильнее и был на грани превращения в желе.

– Mucha’ grathia’, señora [249]. – Он надеялся, что señora найдет на Майорке здоровье, богатство, счастье и, что самое важное, принесет сеньору еще много сыновей, таких же крепких, как эти двое. Они, кстати, отличные muchachos, ловкие в работе. Семя señora очень хорошее. Что очень редко в женщине с такими… actractivos [250]. Ее бедра прекрасно подходят для деторождения, он это сразу заметил, и ей следует использовать сей дар природы почаще, прежде чем она станет слишком старой. Sí, claro qué sí [251].

Элли поблагодарила его, мило улыбаясь и на этот раз абсолютно не догадываясь, о чем сейчас распространялся этот низкорослый старикашка.

Я закрыл глаза и вознес немую молитву богу языкового барьера. По долине пробежал рокочущий гром. Сообщение получено и прочитано, заключил я. Аминь.

– Сегодня апельсины бесплатно, Рафаэль, – сказал я быстро. – Назовем это приношением богам.

На лице старика отразилось недоумение, но он тем не менее перекрестился.

– Sí, grathia’ a Dio’, amigo. Grathia’ a Dio [252].

К тому моменту, когда я помог завести «с толчка» нагруженный апельсинами скутер Рафаэля, штормовые тучи сомкнули строй и пошел дождь. Поначалу редкие капли тяжело плюхались на почву, словно маленькие жидкие бомбы, превратив пыльную дорогу в испещренный кратерами лунный ландшафт в миниатюре. Новый громовой раскат докатился с севера, на этот раз он был громче и ближе, и через мгновение небеса разверзлись и опрокинули на землю потоки воды, взбитые резкими порывами ветра в обжигающие лицо плети.

Я бегом бросился к дому, но все равно промок до нитки, пока добрался под защиту навеса над кухонной дверью.

– Вот это дождь! – ахнул Чарли, когда я стряхивал с себя воду. – Никогда не видел ничего подобного. Смотри, здесь капли отскакивают от земли на целый фут. По-моему, папа, ты чем-то обидел местных богов, и твое приношение не очень-то помогло, – проговорил он потише, чтобы его не услышала мать. – Они все собрались там и писают на тебя.

– Весьма вероятно, Чарли, весьма вероятно. Но ты бы лучше подвинулся и впустил меня в дом, пока я не утонул в божественной влаге.

Сэнди сидел у камина и подбрасывал в огонь сухие ветки. Он обернулся, отметил мое плачевное промокшее состояние и стал насвистывать песню «Я мечтаю о снежном Рождестве».

– «Капли дождя падают мне на голову» было бы куда уместнее, – сказала Элли, вручая мне полотенце. – Надеюсь, наш старый compadre [253]тоже как следует промокнет на пути домой.

– Откуда в тебе такая кровожадность? И вообще, что бедняга такого сказал, чтобы называть его шовинистом, карликом и прочими ужасными словами? – поинтересовался я.

– Дело не в том, что он сказал. Если честно, то для меня почти вся его болтовня звучит как полная абракадабра. Но мне не нравится, когда меня оценивают, как какую-то телку на ярмарке.

Элли сердито затопала по кухне, проверяя готовность рождественского обеда. Из приоткрытой на секунду духовки донеслось шкворчание индейки.

Ослепительная бело-голубая вспышка пронзила сумрачный пейзаж за окном, и почти сразу же раздался оглушительный удар грома, который, казалось, взорвался прямо над нашими головами. Окна и ставни задребезжали, старый дом содрогнулся до самого фундамента. Грохот многократно отразился от гор, где каждый утес и скалистая стенка служили резонаторами, и интенсивное громыхание зигзагами покатилось через долину.

Жена торопливо подбежала ко мне и повисла у меня на руке, зарылась лицом в мое плечо.

– Я боюсь грозы, – заскулила она. – Пожалуйста, пожалуйста, закрой мне уши и скажи, что все закончилось. Я ненавижу грозу. Я даже смотреть на нее не могу.

– Закрытые глаза и уши никак не помогут тебе, если в дом попадет молния, – заметил стоящий у двери Сэнди.