Питер Керр - Зима в раю

Как обычно бывает в майорканских menús del día, первое подаваемое блюдо оказалось беззастенчиво сытным и обильным, без каких-либо претензий казаться всего лишь закуской. Это блюдо явно готовилось для того, чтобы накормить проголодавшегося работника, а не с целью запачкать середину тарелки подобно дизайнерским обрезкам из nouvelle cuisine [390]. Наш с Элли американский рис (ну и забавное название) был сформирован в вулканы размером с тарелку, спрятанные под пряной красной лавой густого соуса, а еда, заказанная сыновьями, вполне удовлетворила бы даже великана. Мальчики лихо опустошили наполненные до краев тарелки, и официантка подложила им еще, даже не дожидаясь, пока ребята попросят добавки.

Из того, что мы смогли увидеть в то короткое время, когда еда находилась на тарелках сыновей, их второе блюдо, rates Sa Pobla , было рагу из маленьких кусочков обжаренного белого мяса и питательного соуса из чеснока, лука-порея, красного перца и помидоров. Не было необходимости спрашивать, понравилось ли им угощение.

Поданные мне и Элли свиные котлеты оказались невероятно нежными, так что резать их было так же легко, как бисквит. Они безусловно доказывали гастрономическую значимость скромных желудей, которыми питались майорканские porc на свободном выпасе.

Вежливо отказавшись от апельсинов на десерт, я поблагодарил официантку за внимательное обслуживание (в ответ она лишь с улыбкой посмотрела сверху вниз на наших насытившихся сыновей) и попросил ее передать поварам, что мы в восторге от свинины.

Конец года, разъяснила она, является сезоном matances – забоя свиней – на маленьких фермах, так что в это время здесь всегда изобилие превосходного свежего свиного мяса и сопутствующих productos. Она вернулась на кухню и через минуту подошла к нам снова с небольшой тарелкой с taronja confitada – соблазнительно выглядящих полосок карамелизированной апельсиновой цедры. Это был маленький подарок от шеф-повара: он надеялся, что это сладкое и терпкое лакомство привлечет los señores больше, чем обычные апельсины, которые предлагались в тот день в его menú modesto [391]. Мы же были убеждены, что единственным modesto пунктом в его меню была цена.

– Я так понял, что вам понравилось основное блюдо, – заметил я сыновьям, когда мы пустились в обратный путь. – Съели вы его удивительно быстро.

– Ах, какая вкуснотища! – с мечтательным видом ответил Сэнди, развалившийся на заднем сиденье в сытой истоме.

– Точно, – пропыхтел Чарли и расстегнул верхнюю пуговицу джинсов. – Круто. Я никогда раньше не ел такую вкусную курицу. М-м-м!

– Маленькое уточнение, – сказал я, – это блюдо было приготовлено не из курицы.

– Ну, значит, из кролика, – без особого интереса отозвался Сэнди. – Я так и подумал, кстати, что это наверняка кролик, у него особый аромат.

– Какая разница, – согласился Чарли. – Курица, кролик – это меня не волнует. Главное, что было вкусно.

– Нет, это был не кролик, – спокойно уведомил я сыновей. – Видите ли, какое дело, парни. Я еще раз уточнил у официантки, когда оплачивал счет, и она подтвердила, что greixera de rates Sa Pobla буквально означает «Рагу с крысами из Са-Побла».

Когда наступил последний день года, я вспомнил, что после того случайного столкновения в аэропорту в канун Рождества мы так и не видели больше Джока Бернса. А поскольку мы с ним договорились встретиться на праздничной неделе, я рискнул поинтересоваться у сеньора Бонета, можно ли пригласить на новогоднюю вечеринку в heladería «Кан-Тонета» наших соотечественников. Причем я особо подчеркнул, что они не злоупотребят его гостеприимством и прибудут только ко второй половине празднества (я знал, что Джок поздно заканчивает работу в гостинице на побережье).

Мой робкий вопрос был встречен характерным великодушным заявлением: « Mi casa es su casa, amigo [392], и ваши друзья – мои друзья!» Итак, Джок и Мег были должным образом приглашены, и мы с нетерпением ждали момента, когда сможем повеселиться в их компании.

Кафе-мороженое сеньора Бонета приобрело неожиданно праздничный и даже по-своему роскошный вид; правда, роскошь эта была того же сомнительного свойства, что и у состарившейся актрисы, аляповато накрасившейся для редкого выхода в свет. Боа из мишуры и цветной жатой бумаги увивали арочные проемы, а несколько извлеченных из небытия древних софитов осветили маленькую эстраду, наполнив зал театральным запахом горящей пыли. Занавес был раздвинут и уложен по краям кривыми складками, обнажая главное украшение бывшего бального зала – одетый в парчовые костюмы «оркестр», из-за финансовых затруднений состоявший в тот вечер лишь из клавишника и ударника. Оба ссутулились перед огромным треснувшим зеркалом, которое, судя по замысловатой лепнине на его заплесневелой раме, лучшие годы своей долгой жизни провело над камином в салоне одного из грандиозных особняков Пальмы. Какие славные сцены утонченного и изящного аристократического быта оно, должно быть, когда-то отражало в экстравагантном сиянии бесконечного ряда хрустальных канделябров. Но, увы, всё это осталось в прошлом.

Сегодня в матовые абажуры потолочных светильников были вкручены пухлые энергосберегающие лампочки, и их ребристые цилиндрические корпуса торчали, словно распухшие языки, из зияющих ртов придушенных электрических гидр, наполняя помещение резким и неуютным ослепительным светом. Ряды белых пластмассовых столов и гобеленовых стульев были составлены по периметру помещения, а плетеные экраны убраны, в результате чего с любой точки танцевального зала можно было видеть спагетти проводов на тыльных стенках игровых автоматов и холодильников – этих выстроившихся в ряд неподвижных стражей-роботов, охраняющих подходы к длинной барной стойке.

За стойкой стоял сам сеньор Бонет и гордо приветствовал каждого входящего криком « Benvinguts! » [393]. Его растекающиеся формы были затянуты в короткий смокинг, еще заставший, по-видимому, расцвет бального зала. Когда стало понятно, что «оркестр» решил устроить перерыв, сеньор Бонет решительно покрутил рукоятку на кассетном магнитофоне, давая Хулио Иглесиасу возможность исполнить песню «Всем девушкам, которых я любил» со своего сакрального места под статуэткой Девы Марии.

Сеньора Бонет – редко выходящая на люди, но приятная леди хрупкого сложения и с устойчивым выражением покорной скуки на отпаренном кухней лице – на время вечеринки была освобождена от своих обязанностей в подсобных помещениях и, облаченная в парадное черное платье, помещена в углу за самодельным прилавком, прогнувшимся под тяжестью невероятного количества только что приготовленных блюд. Ряды электроплиток затопил пруд с лилиями круглых глиняных greixoneras , наполненных всевозможными видами tapas – эти традиционные несладкие закуски когда-то служили на испанских постоялых дворах скромным дополнением к выпивке, но в последнее время стали полноценным блюдом, подаваемым в специальных тапас-барах, где спиртное считается чем-то второстепенным. Ну, положим, не всегда, но достаточно часто.