Софья Толстая - Мой муж Лев Толстой

Убийство министра внутренних дел Сипягина очень взволновало Л.Н. Зло родит зло, и это действительно ужасно. Сегодня Л.Н. долго писал письмо великому князю Николаю Михайловичу и опять излагал ему, как и в письме государю, свои мысли о земельной собственности по системе Henry George’a. Писал ему и о том, что убийство Сипягина может повлечь дальнейшее зло и надо прекратить его, переменив систему управления Россией.

Вчера и сегодня играла во флигеле, одна, очень приятно, часа два с лишком.

Погода отвратительная: буря, холодный ветер, все эти дни 4 градуса тепла днем. Сегодня 7 градусов. Из дома не выхожу, шью, читаю, глаза плохи.

Суббота, вечер накануне Светло-Христова воскресения, и, Боже мой! какая невыносимая тоска. Сижу одинокая наверху, в своей спальне, рядом внучка Сонюшка спит. А внизу, в столовой, идет языческая, несимпатичная мне сутолока. Играют в винт, выкатили туда в кресле Льва Николаевича, и он с азартом следит за Сашиной игрой.

Я очень одинока. Дети мои еще деспотичнее и грубо настоятельнее, чем их отец. А отец так умеет неотразимо убеждать в парадоксах и лживых идеях, что я, не имея ни его ума, ни его prestige’a, – совершенно бессильна во всех своих требованиях. Он меня крайне огорчает своим настроением. С утра, весь день и всю ночь, он внимательно, час за часом выхаркивает и заботится о своем теле. Духовного же настроения я не усматриваю никакого решительно. Бывало, он говорил о смерти, о молитве, об отношении своем к Богу, к вечной жизни. Теперь же я с ужасом присматриваюсь к нему и вижу, что следа не осталось религиозности. Со мной он требователен и неласков. Если я от усталости что неловко сделаю, он сердито и брюзгливо на меня крикнет.

Мне совестно, что я как бы с недобрым чувством к Левочке и своим семейным писала свой последний дневник. Мне было досадно за отношение к Страстной неделе всех моих, и я, вместо того чтоб помнить только себя в смысле греховности, перенесла досаду на близких. «Даждь мне зрети прегрешения мои и не осуждати брата моего…»

Сколько прошло уже с тех пор времени, и как тяжело, ужасно опять то, что мы переживаем!

После своей последней болезни, воспаления в легких, Л.Н. начал поправляться, ходил с палочкой по комнатам, отлично питался и варил желудок.

Маша мне предложила поехать по делам в Ясную и Москву, так как очень нужно это было. Подумав, я решила ехать на возможно короткий срок и выехала 22 апреля утром.

Поездка моя вполне была успешна и приятна. Пробыла я день в Ясной Поляне, куда приезжал и Андрюша. Погода была прелестная, я так люблю раннюю весну с нежной зеленью, с надеждой на что-то хорошее, свежее, новое… Усердно занялась счетами, записями, прошлась с инструктором по всем яблочным садам, посмотрела скотину и на заходе солнца пошла в Чепыж. Медунчики, фиалки цвели, птицы пели, солнце за срубленный лес садилось, и природа, чистая, независимая от людских жизней и тревог природа доставила мне огромное наслаждение.

В Москве порадовало меня отношение ко мне людей. Такое дружеское, радостное, точно все мне друзья. Даже в магазинах, банках и везде – меня приветствовали так хорошо после долгого отсутствия.

Устроила успешно дела, побывала на передвижной выставке и на выставке петербургских художников; побывала на экзаменационном спектакле и слушала Моцарта, веселую музыку оперетки «Cosi fan tutti». Повидала много друзей, собрала в воскресенье свой маленький любимый кружок: Масловы, Маруся, дядя Костя, Миша Сухотин, Сергей Иванович, который мне играл Аренского мелкие вещи, сонату Шумана и свою прелестную симфонию, которая больше всего мне доставила удовольствия.

Удовлетворенная, успокоенная, я поехала обратно в Гаспру, надеясь и судя по ежедневным телеграммам, что все там благополучно. Мне казалось таким удовольствием прожить еще месяц май в Крыму, радуясь на поправление Льва Николаевича. И вдруг, возвратившись 1 мая вечером в Гаспру, я узнаю, что у Л.Н. жар второй или третий день по вечерам. И вот пошло ухудшение со дня на день. Открылся сильный понос, жар ежедневно повышался, и, наконец, обнаружился брюшной тиф. Все эти дни и ночи – сплошное для всех страдание, страх, беспокойство. До сих пор сердце выдерживало хорошо болезнь; но прошлую ночь, с 10-го на 11-е, при температуре, доходившей раньше до 39 градусов, а сегодня 38 и 6, пульс вдруг стал путаться, ударов счесть невозможно, что-то ползучее, беспрестанно останавливающееся было в слабом, едва слышном пульсе. Я сидела у постели Левочки всю ночь, Количка Ге приходил и уходил, отказываясь неуменьем следить за пульсом. В два часа ночи я позвала живущего у нас доктора Никитина. Он дал строфант, побыл и ушел спать. В четыре часа ночи я ощупала опять пульс, и улучшения не было. Тогда дали кофе с двумя чайными ложками коньяку и впрыснули камфару. К утру пульс стал получше, сделали обтирание, температура упала до 36 и 7.

Теперь Лев Николаевич тихо лежит тут же, в этой большой мрачной гаспринской гостиной, а я пишу за столом. В доме мрачно, тихо, зловеще.

Состояние духа Л.Н. слезливое, угнетенное; но умирать ему страшно не хочется. Вчера он все-таки сказал на мой вопрос, каково его внутреннее настроение: «Устал, устал ужасно и желаю смерти». Но он усиленно лечится и сам следит за пульсом и лечением. По утрам, когда легче, он следит за газетами, просматривает письма и присылаемые книги.

Сегодня приезжает из Москвы доктор Щуровский, из Кочетов – дочь Таня, Сережа, Ге, Игумнова и Наташа Оболенская и Саша – все ухаживают за больным. Сережа недобр ко мне и тяжел.

Льву Николаевичу, слава Богу, лучше. Температура равномерно падает, пульс стал лучше, понос прекратился. Щуровский уехал вчера. Приехал сегодня сын Илья, приехал П.А. Буланже. Количка Ге уезжает завтра. В доме суета довольно тяжелая. Сережа невыносим; он выдумывает, на что бы сердиться на меня, и придумал вперед упрекать, что я будто бы хочу везти отца будущей зимой в Москву. Как неразумно, зло и бесцельно! Еще Л.Н. не встал от тяжкой болезни, а Сережа уже задумывает, что будет осенью. А какие мои желанья? Я совсем не знаю. Впечатлительность, яркое освещение и понимание жизни, желание покоя и счастья – все это повышенно живет во мне. А жизнь дает одни страданья – и под ними склоняешься.

Живешь сегодняшним только днем, и если все хорошо, ну и довольно. Играла сегодня часа два одна во флигеле, пока Л.Н. стал.

Неприятность с Сережей не прошла даром. Вчера у меня сделались такие страшные боли во всем животе, что я думала, что я умираю. Сегодня лучше. У Л.Н. тиф проходит, температура вечером после обтирания была 36 и 5, пульс 80. Maximum температуры было сегодня 37 и 3. Но слаб он и жалок ужасно. Мне запретили ходить по лестнице, но я не вытерпела и пошла его навестить. Холодно, 11 градусов.