Софья Толстая - Мой муж Лев Толстой

Льву Николаевичу все лучше, температура доходит только до 37 и то неполных. Скучает он, бедный, очень. Еще бы! Пять месяцев болезни.

Получил сегодня письмо от великого князя Николая Михайловича в ответ на свое. Диктовал все о том же, что его теперь больше всего занимает: о неравном распределении земельной собственности и несправедливости владенья землей.

Нездорова животом, слаба, пульс у меня 52. Юлия Ивановна тоже нездорова. После того как я съездила в Москву, еще тяжелей стала жизнь здесь, еще напряженнее, и просто я чувствую, что сломлюсь совсем. Только бы уехать!

Лев Николаевич постепенно поправляется: температура нормальная, не выше 36 и 5, пульс 80 и меньше. Он теперь наверху; внизу все чистили и проветривали. Погода дождливая и свежая. Все в доме вдруг затосковали, даже Л.Н. мрачен, несмотря на выздоровление. Всем страшно хочется в Ясную Поляну, а Тане к мужу, Илюше к своей семье. Теперь, когда миновала всякая опасность, если быть искренним до конца, – всем захотелось опять личной жизни. Бедная Саша, ей так законно в ее года этого желать.

Играла и вчера и сегодня одна во флигеле, очень это приятно. Учу усердно трудный scherzo (второй, с пятью бемолями) Шопена. Как хорош, и как он гармонирует с моим настроением! Потом разбирала Rondo Моцарта (второе, la mineur), грациозное и легонькое.

Сегодня лежу и думаю: отчего к концу супружеской жизни часто наступает постепенно некоторое отчуждение между мужем и женой. И общение с посторонними часто приятнее, чем друг с другом. И я поняла – отчего. Супруги знают друг друга со всех сторон, как хорошее, так и дурное. Именно к концу жизни умнеешь и яснее все видишь. Мы не любим, чтоб видели наши дурные стороны и черты характера, мы тщательно скрываем их от других, показываем только выгодные для нас, и чем умнее, ловчее человек, тем он лучше умеет выставлять все свое лучшее. Перед женою же и мужем – это невозможно, ибо видно все до дна. Видна ложь, видна личина – и это неприятно.

Видела вчера во сне моего Ваничку; он так ласков и старательно меня крестил своей бледной ручкой. Проснулась и плакала. А семь лет прошло с его смерти. Лучшее счастье в моей жизни была его любовь и вообще любовь маленьких детей ко мне.

Читаю Фильдинга «Душа одного народа», перевод «The soul of a people». Прелестно. Чудесная глава «О счастии». Насколько буддизм лучше нашего православия, и какой чудесный народ бирманцы!

Целую неделю не писала. 25-го, в субботу, уехала к себе в Кочеты Таня. Льва Николаевича снесли вниз и выпустили на воздух, на террасу, в кресле 26-то числа. После этого он ежедневно на воздухе, и силы его быстро возвращаются. Вчера он даже прокатился с Ильей в коляске. Был вчера Ламанский, профессор, и еще какой-то странный человек, говоривший о некультурности крестьян и о необходимости этим заняться. Он прибавлял поминутно «pardon» и нарочно не выговаривал «р». Лев Николаевич на него досадовал, но когда я его удалила и стала считать пульс, который был 94 удара в минуту, Л.Н. с досадой на меня крикнул при Ламанском: «Ах, как ты мне надоела!» Так и резнуло по сердцу.

Сегодня уехал Илюша, счастливый тем, что был полезен и приятен отцу это время.

Все еще в Крыму. Время идет быстро, все мы заняты и перестали уже так безумно стремиться домой. Здесь теперь очень хорошо: жаркие, ясные дни, лунные, прелестные ночи. Сижу сейчас наверху и любуюсь отражением луны в море. Лев Николаевич похаживает с палочкой, как будто здоров, но худ и слаб еще очень. Мне больно, больно на него часто смотреть, особенно когда он покорно кроток, как все это последнее время. Вчера только раздражался на меня, когда я его стригла и чистила ему голову. По утрам он пишет, кажется, воззвание к рабочим и еще о земельной собственности и иногда переутомляется.

3 июня был доктор Бертенсон, нашел Льва Николаевича в хорошем состоянии, кроме кишечника.

Сегодня Л.Н. ездил с доктором Волковым кататься в Ай-тодор, в юсуповский парк и очень любовался. Были: жена Альтшулера, Соня Татаринова, семья Волкова, Елпатьевский с сыном. Пришла целая толпа чужих и смотрела в окно на Льва Николаевича.

Живем это время хорошо, погода теплая, здоровье Л.Н. довольно успешно идет к лучшему. Ездила два раза верхам, раз в Ореанду с Классеном, раз в Алупку с ним же и Сашей. Очень приятно. Играю, шью, фотографирую. Лев Николаевич пишет обращение к рабочим людям, все то же, что и царю, «О земельной собственности». Собираемся ехать 15-го, робею, но рада. Укладываюсь понемногу.

Мы, кажется, опять не уезжаем из Гаспры: в России сырость, дожди, холод, 12 градусов только. Потом у Льва Николаевича расстройство желудка. Он так ослабел вообще, что непроизвольно ночью мочу испускает, и мне пришлось все белье ему менять. И как он жалок, худ, как ему часто совестно!

Бедный, я видеть его не могу, эту знаменитость всемирную, – а в обыденной жизни худенький, жалкий старичок. И все работает, пишет свое обращение к рабочим. Я сегодня его все переписала, и так много нелогичного, непрактического и неясного. Или это будет плохо, или еще много придется работать над этой статьей. Несправедливость владения землей богатыми в ущерб полный крестьянам – действительно вопиющая несправедливость. И вопрос этот разрешить быстро – нельзя.

Вчера приехали Сережа и Буланже.

Кончается тетрадь, надеюсь, и наша жизнь в Крыму. Мы опять не уехали, заболела Саша инфлуэнцой; сегодня ей лучше. Лев Николаевич ездил на резиновых шинах в коляске Юсуповых кататься в Ореанду с Буланже. Вечером играл в винт с Сережей, Буланже и Классеном. У него болит коленка и нехорош желудок.

Дурные вести о Маше, опять в ней мертвый ребенок! И это седьмой, просто ужасно. Неприятно ее башкирами. – Весь день толклись разные посетители.

Вчера мы наконец выехали из Гаспры. Результат жизни в Крыму – везем совершенно больную Сашу, у которой две недели жар и совершенно больные кишки, и не поправившегося Льва Николаевича.

Вчера на пароходе (в первый раз в жизни) красиво и хорошо. Сегодня едем в роскошном вагоне е салоном. Саша и Л.Н. лежат утомленные путешествием. Слава Богу, завтра будем дома. У Л.Н. болит живот и ноги. Положили компрессы. Писать трудно, трясет.

Сегодня приехали из Крыма. Ехали до Ялты на лошадях, больные – Лев Николаевич и Саша – в коляске Юсуповых на резиновых шинах. Ехали: Лев Николаевич, Саша, я, Сережа сын, Буланже, Ю.И. Игумнова, доктор Никитин. В Ялте сели на пароход «Алексей». Дамы, букеты, проводы… На пароходе Л.Н. сидел в кресле на палубе, завтракал в общей зале и чувствовал себя хорошо. В Севастополе пересели на ялик, доехали до вокзала опять по заливу моря, солнце ярко светило, было очень красиво. Вагон стоял отдельный для Л.Н. с салоном, большой и удобный. Саша была плоха и жалка, у нее все кишечная болезнь. В Харькове овации, больше все дам. Вошел к нам Плевако, интересно рассказывал свои разные дела. В Курске с выставки народного образования – пропасть народа на вокзале. Жандармы толкали публику, входили в вагон депутации от учителей, учительниц и студентов. Пришел Миша Стахович, Долгорукий, Горбунов, Ладыженский и пр. Хорошие разговоры Плеваки и Стаховича.