Михаил Киссель - Философская эволюция Ж.-П. Сартра

Что это за действие? Сначала это просто изменение установки: я ощущаю себя уже не посторонним и не самим собой (носителем неповторимой индивидуальности с определенными анкетными данными), а «третьим», т. е. представителем некоей общности людей, а именно — страдальцев, регулярно отмечавшихся в тех списках, которые ныне хотят превратить в пустой клочок бумаги. Это и означает превращение серии в группу. Я теперь уже не сам по себе среди других самих по себе, а представитель группы, сплоченной общей для всех опасностью. Таким образом, опасность сплачивает серию в группу.

Следующий этап формирования группы — это «клятва». Рассказывают, будто 14 июля 1789 года Камилл Демулен обратился с зажигательной речью к парижским трудящимся, после чего было решено немедленно идти к Бастилии, чтобы разрушить этот символ деспотизма и бесправия. В нашем примере эту роль может исполнить первый, кто скажет: «Товарищи, нельзя допустить этого». Остальное зависит от того, перейдут ли от слов к делу. Мы не случайно сопровождаем рассуждения Сартра несколько «приземляющим» бытовым комментарием, и вовсе не потому, что хотим посмеяться над всемирно-историческим событием 14 июля, открывшим новую эпоху в истории Европы.

Мы позволили себе несколько ироническое отношение к обычной феноменологической манере, которую уже много раз отмечали в нашей книге. Сартр опять делает далеко идущие общие выводы из анализа специфической ситуации, несомненно повторяющейся и имеющей эквиваленты в повседневной жизни, но все-таки не исчерпывающей всех возможных вариантов и потому непригодной в качестве единственной прерогативной инстанции, обнажающей генезис группы. Сартр детально показывает, как опасность превращает толпу людей в единую группу, занятую общим делом. Совершенно очевидно, что в тех условиях, о которых у него идет речь, иначе и быть не могло.

Но наш автор слишком легко находит подтверждение тому, что хочет доказать: анализ вспышки народного возмущения он использует для обоснования глобальной «теории насилия». Мы уже отмечали, что Сартр придает насилию основополагающее значение в социальном мире и «поправляет» в этом отношении основоположников марксизма. Теперь он еще более расширяет поле проявления насилия. Так, «клятву», знаменующую собой формальное начало групповой практики, он называет «утверждением насилия как диффузной структуры возникающей группы» [102] Ibid., p. 449. . Стало быть, и группа не может возникнуть без насилия, возможно только насильственное объединение разрозненных индивидуумов, и вся дальнейшая аргументация Сартра основывается на историческом опыте периода якобинской диктатуры — «эпохи Террора», как ее иногда называют в исторической литературе. В процессе группового действия складывается «организация», предполагающая строгое расчленение взаимно согласованных функций. Организация означает «общий интерес, общую опасность, общую потребность, лежащие в основе распределения задач» [103] Ibid., p. 460. , но решающая роль в ее деятельности отводится опять-таки «Братству-Террору» (Fraternite-Terreur).

Террор извне заставляет сплотиться группу в момент ее образования, внутренний террор поддерживает ее существование, ибо «индивидуум никогда всецело не находится в группе, и никогда — полностью вне ее» [104] Ibid., p. 573. . Индивидуум с его «практикой» обладает свободой и «трансценденцией», мешающей ему полностью слиться с общими целями организации и раствориться в своей роли «третьего». Он стремится быть самим собой — для-себя-бытием, и потому сохранение группы обеспечивается «моей индивидуальной свободой — движением, которое делает для меня реальной опасность исключения, физической ликвидации и предательства» [105] Ibid., p. 570. . Свобода, таким образом, выполняет двоякую функцию: она и соблазняет индивидуума одиночеством, не обремененным какими-либо навязанными извне общими целями, подрывая тем самым базис организации, и она же стабилизирует последнюю, так как заблаговременно указывает ему на вероятную перспективу наказания за «организационные шатания».

Так и существует группа, «имитируя жизнь, но не обладая ею на самом деле»: коллективное действие вырождается в простое механическое повторение, в котором сознательное ограничение индивидуальной свободы в интересах борьбы против общего врага заменяется автоматизмом привычки, подкрепленным страхом наказания. С течением времени группа все более превращается в «инертный инструмент» и приобретает статус социального института. Это совпадает с образованием «власти» как устойчивого центра командования (когда группа только складывается, такого центра еще не существует). Этот центр получает функции «суверена». «Порожденный на свет террором, суверен должен стать ответственным исполнителем террора» [106] Ibid., р. 600. .

В масштабе всего общества, представляющего собой множество групп, роль суверена берет на себя государство, которое становится инструментом — и притом могущественным инструментом — «внешней детерминации» человеческого поведения, и не столько даже путем прямого давления, сколько благодаря манипулированию желаниями людей — их «обольщению». В результате создается «Мир Иного» — повсюду насаждается сериальность и главным побуждением становится «быть как другие». «Процесс» — механическое повторение — постепенно вытесняет «практику» — творческую деятельность индивидуального проекта. Весь процесс как бы возвращается к своему началу — инертной серии, случайному скоплению людей, лишенных спайки и преследующих каждый свою цель в рамках существующих институтов, которые сами по себе уже не являются чьей бы то ни было целью.

С исторической (или «диахронической») точки зрения, все общественные изменения предстают в виде «вечного двойного движения перегруппировки и окаменения» [107] Ibid., p. 643. , возникновения новых групп в результате острых проблемных ситуаций и последующего их вырождения в инертную материальность. Вот, собственно говоря, резюме социальной диалектики по Сартру. Пока что не очень-то содержательный итог, для получения которого вовсе не требовалось столь длительных изысканий, ибо подобного рода вывод может быть получен из самых общих соображений, основанных, например, на термодинамических представлениях, если их применить к процессу жизни вообще (включая и социальную жизнь). Тогда получится примерно то же самое: эволюция жизни есть воплощение антиэнтропийного начала вселенной, а стабилизация и смерть отвечают закону возрастания энтропии. В целом же мир представляет собой арену непрерывной борьбы живого порядка с мертвым хаосом. Большего с естественнонаучной точки зрения, по-видимому, и сказать нельзя. Поэтому и возникает необходимость в специальной теории общества, ибо без нее наши представления об общественном развитии будут слишком абстрактны и бессодержательны, для того чтобы служить ориентиром в практической деятельности.