Анатолий Виноградов - Стендаль

При знакомстве с наследием Стендаля поражает обилие автобиографического материала. Помимо двух автобиографических повестей — «Жизнь Анри Брюлара» и «Воспоминания эготиста», — в распоряжении современного исследователя большое количество дневников, более чем полторы тысячи писем, а также огромное число всевозможных заметок, набросков маргиналий. По обилию подобных материалов Стендаль уступает разве что одному Толстому.

Но все эти биографические материалы хронологически распределяются далеко не равномерно В биографии писателя и сейчас есть еще досадные пробелы. О некоторых фактах жизни Стендаля мы иногда узнаем лишь по сбивчивым, не всегда ясным намекам или по столь же неясным свидетельствам современников. Во многих случаях А. К. Виноградову приходилось догадываться, конструировать, домысливать. Он был вынужден это делать, так как иначе в его рассказе о жизни и творчестве Стендаля появились бы досадные пустые места.

Но иногда, основываясь лишь на смутном намеке, А. К. Виноградов воссоздавал слишком уж подробную и красочную картину. Исследователю порой изменяло чувство меры.

Остановимся лишь на нескольких наиболее существенных случаях явного искажения жизненного облика Стендаля.

А. К. Виноградов приводит известную автобиографическую запись Стендаля, в которой тот сообщает о своем участии в заговоре Моро. «Так жил он с 1803 до 1806 года, никого не посвящая в свои планы и ненавидя тиранию Наполеона, кравшего свободу у Франции. Мант, бывший ученик Политехнической школы, друг Бейля, вовлек его в заговор в пользу Моро. (1804 г.)» Это было написано 30 апреля 1837 года. Но А. К. Виноградову, очевидно, не была известна другая заметка Стендаля, сделанная им на полях одной книги «Я конспирировал [1] Стендаль написал не «conspirais», a «conspirassais», что имеет явно уничижительный оттенок. в пользу Моро с Мантом, читателем «Идеологии» 30 мая 1836». Обе эти заметки написаны спустя более тридцати лет со времени событий бурного 1804 года. Но во время самого процесса Моро, когда назначенные Наполеоном прокуроры и судьи послушно разыгрывали комедию суда над генералом, Стендаль подробно описал весь ход процесса, со всей определенностью выразив свое к нему отношение. Он писал «Я очень недоволен, что Моро не был осужден, Бонапарт тогда полетел бы вверх тормашками».

Но ни о каком своем участии в заговоре он не писал. И не из соображений конспирации или из боязни репрессий. Весь тон этой записки таков что, будь она известна властям, молодой отставной офицер непременно угодил бы в тюрьму. Дело, думается, обстояло так: Стендаль в то время ненавидел Наполеона, очень уважал генерала Моро, в ходе процесса последнего следил за развитием событий и, как «заговорщик», обсуждал их с друзьями, страстно желая падения Бонапарта. Ни о какой связи

Стендаля с Кадудалем и вообще с активными заговорщиками не может быть и речи.

Несколько иначе обстоит дело с отношениями писателя и итальянских карбонариев. У Стендаля действительно было немало друзей и знакомых среди итальянских революционеров. Он, безусловно, мог кое в чем помогать им, выполнять их мелкие поручения (перевозить письма, собирать необходимую информацию и тому подобное). Но опять-таки остается сомнительным, что Стендаль входил в какую-либо карбонарскую венту. Уважая и восхищаясь революционерами, он весьма скептически относился к их деятельности, справедливо полагая, что путем узких заговорщических обществ нельзя добиться желаемых результатов. Недаром писал он в «Прогулках по Риму»: «Что может быть смешнее человека, который захотел бы купить Лувр за двадцать тысяч франков? Таковы заговорщики». Вообще А. К. Виноградов явно преувеличивает степень организованности и массовость карбонарских обществ. Он говорит даже о «большой европейской Карбонаде», включая в нее не только Уго Фосколо и Сильвио Пеллико, не только Байрона и Буонаротти, но и русских декабристов. Это явное преувеличение.

Не вполне правильно трактует А. К. Виноградов и отношение Стендаля к Италии. Верно отметив любовь писателя к родине Данте и Чимарозы, исследователь пишет в конце концов о том, что Стендаль перешел в итальянское гражданство. Однако в действительности этого не было. А. К. Виноградова, очевидно, смутил тот факт, что сам Стендаль в многочисленных своих завещаниях не раз называл себя «миланцем» (так, между прочим, и написано на его надгробии) Но считать себя итальянцем и юридически принять итальянское гражданство — это все-таки разные вещи.

Есть в книге А. К. Виноградова и более мелкие неточности, которые мы оговариваем в комментариях.

В пору работы А. К. Виноградова над книгой «Стендаль и его время» советскому ученому еще не были известны многие труды французских исследователей, посвященные великому писателю. Достаточно сказать, что в своей книге А. К. Виноградов полемизирует с бесконечно устаревшими и заслуженно забытыми работами Гюстава Лансона или Эмиля Фаге. Не смог воспользоваться А. К. Виноградов и наиболее полным изданием произведений Стендаля, осуществленным в 1927–1937 годах Анри Мартино, крупнейшим знатоком жизни и творчества писателя. Со времени выхода книги А. К. Виноградова прошло уже более двадцати лет За эти годы изучение творчества Стендаля значительно продвинулось вперед. Много сделано как в нашей стране, так и за рубежом. Уточнены и в ряде случаев исправлены многие даты, разобраны ранее, казалось, совсем не поддающиеся расшифровке рукописи, обнаружены некоторые очень важные документы. Поэтому книга А. К. Виноградова нуждалась в серьезной редактуре.

Осуществляя ее, мы проверили и исправили (если это было нужно) все приводимые А. К. Виноградовым даты, фамилии, цитаты из произведений Стендаля и его современников. Но, проверяя стендалевские тексты, мы везде оставляли переводы самою Виноградова, хотя теперь появилось большое число новых изданий произведений Стендаля, переводы которых, однако, не всегда стоят на высоком уровне. Мы оставили в неприкосновенности все иногда неточные, иногда слишком смелые, иногда спорные выводы А. К. Виноградова, лишь оговорив свое несогласие с ними в комментариях. Большую помощь в этой работе оказала нам рецензия Б. Г. Реизова, напечатанная в «Литературной газете» 5 июля 1939 года.

А. Михайлов

20 февраля 1781 года адвокат Судебной палаты города Гренобля в старинной провинции Дофине Шерубен-Жозеф Бейль сочетался законным браком с дочерью гренобльского доктора господина Анри Ганьона — Аделаидой-Генриеттой-Шарлоттой Ганьон.

Ганьоны происходили из Италии. Если старый Ганьон, в камзоле, в большом парике с буклями, был во всех отношениях французом и даже израсходовал 1 500 франков на покупку «Большого словаря наук, искусств и ремесел», который известен под именем «Энциклопедии» Дидро и Даламбера, то его супруга и в особенности дочь сохранили итальянские черты: любовь к итальянскому языку, к звучным итальянским строфам Петрарки и Данте, страсть к собиранию нотных листков Чимарозы; вместе с характерными чертами североитальянских лиц они оберегли живость, быстроту мысли, веселость и приветливость итальянского характера [2] Стендаль постоянно подчеркивал свое итальянское происхождение. Он писал в «Жизни Анри Брюлара»: «… в моих жилах, вероятно, течет итальянская кровь. Ганьони, который, совершив убийство в Италии, бежал в Авиньон, женился там, может быть, на дочери какого-нибудь итальянца из свиты вице-легата. У моего деда и тетки Элизабет было явно итальянское лицо, орлиный нос и т п. А теперь, когда благодаря постоянному пребыванию в Риме в течение пяти лет я глубже изучил физическое строение римлян, я вижу, что у моего деда была совершенно римская фигура, голова, нос. Больше того, у моего дяди Ромена Ганьона голова была почти римская». В доме будущего писателя было немало книг итальянских авторов. Правда, среди вещей матери Стендаль вряд ли мог найти нотные листки Чимарозы. С музыкой этого замечательного композитора он познакомился значительно позже, во время своего посещения Италии. .