Людмила Жукова - Выбираю таран

Но зато во многом проверены расчеты и выкладки будущего самолета, и вскоре решено отвезти готовый проект в Главное инженерное управление самому, благо срок отпуска кончается, а ответа на рапорты о переводе в авиашколу нет. Соколов считает, что конструкция моноплана Нестерова вполне заслуживает внимания, хотя инженерные чины едва ли в силах понять и оценить его новаторство.

«Интересна система управления его самолетом, — пишет известный знаток самолетостроения в России В. Шавров, — при которой крылья могли менять свой угол установки посредством эксцентриков, а дополнительные рычаги на крыльях позволяли еще вдвое увеличить значение этого угла на концах крыльев путем перекоса их. Обе половины горизонтального оперения могли отклоняться в разные стороны и таким образом заменять действие вертикального оперения, которого на самолете не было… Прогрессивной была его идея об аэродинамических тормозах, которая только через два-три десятка лет была воплощена в жизнь в виде тормозных щитков для ограничения скорости пикирования, а также в виде парашюта, раскрываемого при посадке… А идея установки крыла на эксцентриках жизненна и теперь».

Эти нестеровские находки пригодились конструкторам реактивных скоростных самолетов… через десятки лет после его смерти. Как верна мысль, что гений видит далеко вперед. Людям обычным не дано постичь высоты его провидения, и они снисходительно считают его чудаком, фантазером, безумцем… И как же нелегко ему жить…

«Долгое время мои просьбы оставались тщетными, — пишет Нестеров в 1914 году в статье «Как я стал летчиком и петлистом» об этой трудной поре своей жизни, — но я не отчаивался и решил всеми возможными и невозможными средствами добиться своего. Но тогда у нас широко пользовались протекциями… Протекции у меня не было, заручиться ею я считал невозможным и недостойным для себя и продолжал работать над авиацией теоретически, пополняя свои знания в механике и других науках, готовил чертежи и т. п.

Наконец мне стало невтерпеж, и я решился на рискованный шаг… Без всякого разрешения я явился к генералу Поливанову (помощнику военного министра. — Л. Ж.), рискуя навлечь на себя неприятности по службе за нарушение воинской дисциплины, и рассказал ему с полной откровенностью о своих мытарствах. Генерал Поливанов отнесся очень сочувственно ко мне, принял горячее участие и отдал распоряжение о зачислении меня в школу. Я был счастлив…»

В Нижний Новгород полетело письмо к матери: «В моменты неудач, когда казалось, что все рухнуло, я не предавался унынию и отчаянию. Наоборот, какая-то особая энергия рождалась в душе, и каждая постигшая неудача всегда давала мне новые силы… Сейчас, когда меня назначили в авиационную школу, я готов отдать жизнь ради скорейшего достижения своей заветной мечты стать летчиком. Можешь поверить, что делаю это я от всего сердца…»

Он был готов отдать жизнь за свою мечту… Он не знал, что до дня, когда судьба предоставит ему этот выбор — жизнь или смерть, — остается всего лишь три года.

Но за эти три года он сделал столько, на что у другого не хватило бы и долгой жизни.

…С назначением в авиашколу опять были проволочки. Военные чины, получив указание Поливанова, сделали вид, что не совсем поняли помощника военного министра, и зачислили Нестерова в офицерскую воздухоплавательную школу. Пришлось целый год потратить на презираемые им воздушные шары и даже совершать свободные полеты на них над Ладожским и Онежским озерами, и однажды он залетел аж в Архангельскую губернию, на родину великого Ломоносова, впервые построившего когда-то летающую модель… Зато за этот год он закончил проект самолета и передал его в Главное инженерное управление. О, как отечески разговаривал с ним полковник Найденов, пытаясь втолковать, что идеи его фантастичны и он откажется от них, как только сам станет летчиком. Как можно, чтобы самолет кувыркался в небе как голубь, если даже легкий крен приводит к аварии? Вы же знаете, сколько жертв уже насчитывает авиация! Нет, молодой человек, аэроплан даже поворот должен делать без крена — «тарелочкой», «блинчиком». Конструкторы мира работают сейчас над созданием автоматических устройств, обеспечивающих устойчивость самолета в полете. Вот будущее авиации! А вы что предлагаете?! Абсурд!

В ответ новый рапорт — о зачислении в летную школу… Наконец-то долгожданная победа! Он учится летному делу всего год: страстное стремление быстрее освоить желанную профессию задает скоростной темп. Раньше других — самостоятельные полеты, раньше других — освоение материальной части машин.

Зависть? Наверное, ему завидовали, но вряд ли он обращал на это внимание — не было времени. Зато за этот год он приобрел много верных друзей и почитателей.

«Поручик Нестеров… требователен к себе, инициативен, решителен и, кроме того, обладает крупными качествами исследователя и экспериментатора» — это строчки из характеристики инструкторов Гатчинской военно-авиационной школы.

Он допоздна задерживается на аэродроме у самолетов, исправляя неполадки вместе с мотористами и механиками, собирает книги по авиации и предлагает всем будущим пилотам отчислять один процент жалованья на покупку книжных новинок по летному делу — в итоге собирается большая библиотека при школе. Он подбивает слушателей школы на выпуск рукописного «Альманаха» и первым приносит стихи, карикатуры. Но главное — самолеты.

Их учат летать на неуклюжих «фарманах», а из зарубежных журналов известно, что появились «ньюпоры» — они маневренней. Надо изучить и их!

20–25 самостоятельных удачных полетов — и можно сдавать экзамены на пилота-авиатора. Потом уже после ежедневных 15 тренировочных полетов — экзамен по особой программе на звание военного летчика…

В сентябре 1911 года Петр Николаевич сдал первый экзамен, а 5 октября — второй. Он — военный летчик!

«Как я рад, что живу, что дышу, что летаю!» — эти слова он часто повторял в те дни. Началась полоса везенья: его командировали в Варшаву для обучения полетам на «ньюпоре», который он так хотел освоить; там, в Варшаве, попав в ситуацию, которая должна была кончиться трагически, он остался живым и невредимым.

«Дорогая Дина! — пишет он жене. — Сегодня я был в маленькой опасности. У меня в воздухе загорелся бензин в карбюраторе и остановился мотор. Летел я по направлению к городу на ангары на высоте 75 метров. Нужно было спускаться, так как винт остановился. Я круто повернул на планирующем спуске, чем избег спуска на ангары. Спустился очень хорошо, несмотря на то, что только второй раз летел на этом аппарате. На земле, кажется, очень перепугались за меня, так как бензин из трубки лился и горел на всех стойках и рессорах. Когда я спустился на землю, то прокатился и стал в луже. Бензин разлился по льду и горел кругом, грозя спалить самолет.