Андрей Богданов - Суворов

Третье — натиск. Нога ногу подкрепляет, рука руку усиляет. В пальбе много людей гибнет: у неприятеля те же руки. Да русского штыка не знает!

Вытяни линию — тотчас атакуй холодным ружьем! Недосуг вытягивать линию — выдвижение из закрытого или тесного места — коли, пехота, в штыки!… Обыкновенно конница врубается прежде, пехота за ней бежит. Только везде строй!… В окончательной победе: конница, руби, гони! Конница займется — пехота не отстанет. В двух шеренгах сила, в трех — полторы силы: передняя рвет, вторая валит, третья довершает!…

Солдат дорог. Береги здоровье! Чисти желудок, коли засорился. Голод — лучшее лекарство. Кто не бережет людей — офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки; да и самому палочки, кто себя не бережет!… В горячке ничего не ешь, хоть до двенадцати дней. А пей солдатский квас: то и лекарство. А в лихорадке не пей, не ешь. Штраф — за что себя не берег?!

Богадельни: первый день мягкая постель, второй день французская похлебка, третий день ее братец гроб к себе тащит. Один умирает, а десять товарищей хлебают его смертный дых… Хоть без лазарета и вовсе быть нельзя. Тут не надобно жалеть денег на лекарства, коли есть где купить сверх своих, и на прочие выгоды без прихотей.

Да все это неважно! Мы умеем себя беречь. Где умирает от ста один человек, а у нас и от пятисот в месяц меньше умирает. Здоровому — воздух, еда, питье. Больному же — воздух, питье!

Богатыри! Неприятель от нас дрожит.

Да есть неприятель больше и богадельни: проклятая немогузнайка, намека, загадка, лживка, лукавка, краснословка, краткомолвка, двуличка, вежливка, бестолковка, кличка… От немогузнайки много, много беды! За немогузнайку офицеру арест…

Солдату надлежит быть здоровым, храбрым, твердым, решительным, правдивым, благочестивым. Молись Богу! От него победа. Чудо-богатыри! Бог нас водит, он нам генерал!

Ученье свет, неученье тьма. Дело мастера боится. И крестьянин — не умеет сохой владеть — хлеб не родится. За ученого трех неученых дают. Нам мало трех, давай нам шесть! Давай нам десять на одного! Всех побьем, повалим, в полон возьмем!…

Вот, братцы, воинское обучение! Господа офицеры! Какой восторг!

По окончании этого разговора фельдмаршал сам командует: К паролю!… На караул!… Потом громогласно говорит:

Субординация — послушание. Экзерциция — обучение. Дисциплина. Ордер воинский — порядок воинский. Чистота. Здоровье. Опрятность. Бодрость. Смелость. Храбрость. Победа!

Слава, слава, слава!

Этого победительного восторга, этого торжества духа Павел I просто не способен был понять. «Поздравляю с Новым годом и зову приехать к Москве к коронации, если тебе можно, — писал император Суворову 15 декабря 1796 г. — Прощай, не забывай старых друзей. Павел». И небрежная приписка: «Приведи своих в мой порядок пожалуй» (Д III. 575). Иными словами — откажись от дела всей жизни, забудь свою «Науку побеждать». Полагая, что фельдмаршал все беспрекословно выполнит, Павел 17 декабря распорядился назначить его шефом Суздальского полка. Но 20-го действие этого указа остановил (Д III. 576, 577). События развивались стремительно.

29-го Суворов доложил, что будет проводить переформирование своих полков по новым Павловским штатам. И в тот же день написал душераздирающее письмо своему другу Хвостову о неприятии Павловских реформ. «Обширность России, далеко от зрения государя, того дозволить не может», и позорно, и опасно… Французы взяли лучшее от нас, мы теряем, они бьют немцев, от скуки будут бить русских, как немцев! Я далеко зашел, но подозрение — мать премудрости» (Д III. 580, 581). Суворов сразу увидал в Павловских реформах Аустерлиц и пожар Москвы 1812 г….

По поводу кавалерийского устава он 30 декабря написал, что по нему гусары «эскадронную службу забудут. О казаках ничего не сказано: слышно, что они пойдут на Дон и пр., их службу забудут; уподобятся крестьянам» (Д III. 583). 2 января — «буря мыслей»: потеря Украины, захват Лифляндии Пруссией, «претензия шведов» на Прибалтику, реванш Турции. Русские войска уходят вглубь страны. У князя Волконского было 60 тысяч, остался полк. «Солдаты, сколько не веселю, унылы». Фельдмаршалов без заслуг полно (Павел I пожаловал этим чином сразу семерых!). Власти у Суворова как у подполковника. «Со дня на день умираю» (Д III. 583).

Предчувствия Суворова были верны. Именно 2 января император отчитал Суворова за самовольную посылку в Петербург адъютанта и приказал ему распустить штаб (Д III. 584). 3 января, еще не получив этого рескрипта, Суворов иронически пишет о прусских порядках: «можно подумать, этим победит заяц Александра Македонского!… Русские прусских всегда бивали, что же тут перенять?» (Д III. 585). 5 января, когда император вновь звал полководца в Москву, Суворов написал: «Москва мне гроб. Все здесь мои приятели без пристрастия судят, что лучший ныне случай мне отойти от службы». На следующий день добавил, что новые порядки принял бы только на прусской службе, но служить может только России (Д III. 586–587, 607).

10 января: «Я генерал генералов. Только не в общем генералитете. Я не пожалован (в фельдмаршалы) при пароле (т.е. на разводе караулов, по царской прихоти). Мою тактику прусские перенимают, а старую протухлую оставляют». Вводить в русской армии тактику битых французами пруссаков — значит идти против Отечества, «Боже избавь!» (Д III. 589).

11 января Суворов пишет мысленную речь к императору: «Сколь же строго, государь, ты меня наказал за мою 55-летнюю службу!» Перечислив права, отнятые у главнокомандующего Павлом I, добавил: «оставил ты мне, государь, только власть высочайшего указа за 1762 год», т.е. право покинуть службу. А что еще делать при такой форме и порядках? «Нет вшивее пруссаков: в караульном помещении и возле будки без заразы не пройдешь, а головной их убор вонью своей вам подарит обморок. Мы от гадости были чисты. А первая докука ныне солдат — штиблеты, гной ногам. Карейные казармы, где ночью запираться будут — тюрьма. В слезах: мы немцы!» (Д III. 590).

В тот же день Суворов подал прошение о годовом отпуске в имение, сославшись на раны и увечья. На следующий день уточнил, что ушел бы, даже если бы царь сохранил его права: «не русские преобразования!» 19 января Павел I, уже пославший Суворову несколько выговоров (как посмел отпустить офицера в Москву и т.п.), в прошении об отпуске отказал. А 14 февраля сообщил Суворову через Ростопчина, что фельдмаршал 6 февраля от службы отставлен — по его (не найденному) прошению от 3 февраля. Однако письмо Ростопчина, видимо, доставлено адресату не было. 3 марта Суворов с группой преданных ему офицеров уехал в свое имение Кобрин «в ожидании увольнения… которое по слуху уже и воспоследовало» (Д III. 591, 594, 601, 613).