Алекс Громов - Жуков. Взлеты, падения и неизвестные страницы жизни великого маршала

С декабря 1941 года, согласно постановлению ГКО, бойцы и командиры, оказавшиеся в плену или в окружении, утрачивали юридический статус военнослужащих и именовались впредь «бывшими военнослужащими Красной Армии», тем самым ставились вне рядов Вооруженных Сил со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями. Если они, пересекая линию фронта, выходили к своим или их задерживали при освобождении ранее оккупированной территории, то всех направляли сначала на сборно-пересыльные пункты, а затем в специальные лагеря для выявления изменников, шпионов и диверсантов.

Кто возьмется оспорить необходимость такой работы, тем более в военное время? Но к людям, которые в подавляющем большинстве не совершили каких-либо преступлений, изначально относились как к изменникам и шпионам.

Красная Армия продвигалась на запад, и поток возвращающихся в Советский Союз нарастал. По подсчетам Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, созданной при Президенте РФ, после репатриации на 1 декабря 1946 г. было зарегистрировано более 1,8 млн военнопленных и почти 3,6 млн гражданских лиц, всего свыше 5,4 млн человек. НКВД, НКГБ и военная контрразведка «СМЕРШ» пропускали их через спецлагеря и проверочно-фильтрационные лагеря. Вина была установлена лишь у части этого «спецконтингента». Поэтому более 1,2 млн человек были направлены в РККА. В специальные лагеря НКВД перевели тех (более 600 тыс. человек), в отношении которых существовали обоснованные подозрения в измене, сотрудничестве с фашистскими властями, шпионско-диверсионной деятельности и т. п. Проверки выливались в приговоры военных трибуналов или постановления особых совещаний. Но даже если проверка в конце концов завершалась для человека удачно и на него не обнаруживалось никакого компрометирующего материала, «чистым» он не считался. Дополнительная и длительная проверка органами НКВД и НКГБ продолжалась еще долгие годы по месту жительства. Людей ограничивали в выборе профессии, запрещали проживать в больших городах и т. п. А через средства пропаганды власть навязывала общественному мнению убежденность в том, что с теми, кто вернулся из плена или из немецкой неволи, надо быть настороже».

В 1955 году Жуков побывал в Женеве, где участвовал в переговорах с Дуайтом Эйзенхауэром. Тогдашний посол США в СССР Ч. Болен писал об этой встрече: «Советы захватили с собой старого солдата Жукова, очевидно, в качестве дружеского жеста по отношению к Эйзенхауэру. Жуков был большевик, неуклонно следующий партийной линии, но в первую очередь он был русским патриотом. Он верил в независимость армии, и одной из причин его конечного падения стала попытка упразднить систему политических комиссаров. Свойственная ему чистота помыслов резко контрастировала с неискренностью других большевистских вождей. Он проявлял толерантность и даже уважение по отношению к Соединенным Штатам, и я не сомневался, что его привязанность к генералу Эйзенхауэру искренняя, а не вызвана преходящими обстоятельствами».

Во время этого визита маршал Жуков ответил на вопросы американской писательницы и журналистки А. Рай. А известный художник Гош Тайгор сделал несколько его графических портретов.

Эйзенхауэр нашел, что его старый боевой товарищ заметно изменился за прошедшие десять лет.

«Во время наших встреч тогда он был независимым, уверенным в себе человеком, который, несомненно, принимал коммунистическую доктрину, но всегда был готов с радостью встретиться, чтобы обсудить любую текущую проблему и вместе искать ее разумное решение. Он делал это по своей собственной инициативе и однажды даже резко поставил на место своего политического советника Андрея Вышинского, приказав ему покинуть комнату, чтобы мы могли конфиденциально побеседовать вдвоем. По многим признакам было очевидно тогда, что Жуков был как раз тем, кем он хотел казаться, – в высшей степени важным человеком в советском правительстве, возможно вторым после самого Сталина… Теперь, десять лет спустя, в Женеве он выглядел встревоженным и явно подчиненным по своему положению. Он монотонно повторял мне аргументы главы советской делегации… Он был безжизненным, не шутил и не улыбался, как раньше. Мой старый друг выполнял приказ начальства. От этого личного разговора у меня не осталось ничего, кроме чувства горечи».

Личная жизнь маршала в это время была запутанной и мучительной – на две семьи. Незадолго до своего назначения на должность министра он официально зарегистрировал брак с Александрой Диевной. Ради приличия. При этом его сердце по-прежнему принадлежало Галине Александровне.

Александра Диевна снова попыталась защитить семейный очаг в ЦК и у самого Хрущева. Никита Сергеевич вмешался – весьма неодобрительно высказался на заседании Президиума ЦК о том, что Жуков ездил отдыхать в Болгарию вместе с Галиной.

Маршалу эти слова передал Булганин и услышал в ответ и о себе, и о Хрущеве много интересного. О ругательных отзывах было доложено Хрущеву, но тот еще слишком нуждался в Жукове, чтобы ссориться с ним. Состоялся вполне мирный разговор, в ходе которого Хрущев заметил: «Я не возражаю против Галины, но рекомендую не торопиться».

«Тогда я не понял, что он своим «благожелательством» хочет иметь в моем лице верного друга, который поддержит его в борьбе за власть», – сетовал впоследствии Жуков.

22 июня 1957 года состоялся пленум ЦК КПСС, на котором Хрущев мог лишиться всякой власти, не поддержи его Жуков. Именно маршал делал доклад против «антипартийной группы» Маленкова, Кагановича и прочих, демонстрируя расстрельные списки с их подписями. Хрущев победил всех оппонентов.

Вот только его благодарность выражалась в весьма странной форме.

23 октября 1957 года в Москве завершилось собрание партактива московского гарнизона и центрального аппарата Министерства обороны. Его инициировал Хрущев, а основной темой мероприятия стало осуждение маршала Жукова, министра обороны, за пренебрежение политработой в войсках и создание в армии своего культа личности. На вопрос, почему на собрании нет самого министра обороны, Хрущев резко ответил, что это не так важно, как допущенные им прегрешения. На крейсере «Куйбышев» Жуков отправился с официальным визитом в Югославию. Турецкие пограничники на подступах к Босфору приветствовали его как «великого маршала» и «высокочтимого полководца Второй мировой войны».

Перед отъездом Жуков говорил по телефону с маршалом Чуйковым, командующим Киевским военным округом, где были запланированы большие сборы. По словам Владимира Карпова, «Чуйков сказал Жукову, что было бы хорошо, если бы Георгий Константинович сам присутствовал на этих сборах. Жуков ответил, что не может этого сделать… Чуйков сказал, как вспоминает Жуков, странную фразу.