М Стрешинский - Генерал Симоняк

Лисицын молчал, ожидая, что сам командарм ответит на взволновавший его вопрос. И действительно, выждав несколько секунд, Симоняк продолжал:

- Да, правомерен. В бою может сложиться так: накал страстей, душевный огонь при виде гибнущих рядом товарищей разгораются и целиком захватывают солдата. Он не может не пойти на самопожертвование, подобно горьковскому Данко отдает свое пылающее сердце ради спасения боевых друзей, ради победы.

Лисицын внимательно слушал. Взволнованность Симоняка передалась и ему, и он смог только промолвить:

- Ваша правда, Николай Павлович.

Седьмого марта наши войска штурмом овладели городом Голлнов. И снова Москва два дня подряд салютовала войскам 1-го Белорусского, в том числе и армии Симоняка, освободившим города Бельгард, Каммин, Регенвальде, Наугард, Голлнов...

3-й ударной можно было перебираться на берлинское направление. Корпус Чистова уже несколько дней находился не у дел. Два других корпуса очистили захваченные ими районы от противника и готовились передать свои боевые участки. Но тут всплыла новая боевая задача. В районе Трептова и западнее его, вплоть до балтийского побережья, в полуокружении снова оказалась вражеская группировка: главным образом остатки частей, выскользнувшие из мешка южнее Шифельбайна, и две сильно потрепанные танковые дивизии - 7-я и Гольштейн. Командующий фронтом приказал командарму Симоняку силами двух корпусов - 7-го стрелкового и 7-го гвардейского кавалерийского - ликвидировать вражескую группировку.

- Тут твои недобитки, Чистов, все, кого выпустил из кольца под Шифельбайном. На этот раз, надеюсь, не дашь им выбраться? - говорил Симоняк комкору 7.

- Товарищ командующий, в полосе моего корпуса эсэсовцы не прошли, оправдывался командир корпуса. - Набили мы их, вы это знаете, горы. И тут не пройдут.

- Хорошо, коли так.

Двум дивизиям стрелкового корпуса командарм приказал к утру 10 марта занять оборону на двадцатикилометровом участке значительно южнее побережья моря фронтом на восток, не допустить прорыва противника на запад и юго-запад. 7-му гвардейскому кавалерийскому корпусу - развивать удар на Корнитц, что километрах в пятнадцати западнее Трептова. 207-ю стрелковую дивизию И. П. Микули нацелил на захват на берегу моря двух населенных пунктов - Гофф и Пустхоф, имевших причалы для приема кораблей.

С утра 10 марта все части начали боевые действия против полуокруженной группировки гитлеровцев. Дивизия генерала Микули пробилась к побережью, овладела Пустхофом и завязала бои за расположенный несколько восточнее его Гофф. Развернулись на указанных им позициях дивизии 7-го стрелкового корпуса. Но неудача постигла 7-й гвардейский кавалерийский корпус - две его дивизии контратаками были отброшены от Корнитц. Симоняк немедленно направил туда соединения Чистова. Кавалеристы были сменены и получили новую задачу наступать на Трептов.

К вечеру 10-го оба корпуса - стрелковый, кавалерийский и 207-я дивизия значительно сузили коридор, в котором находились гитлеровские части. Казалось, еще один удар, и выход из коридора будет захлопнут. Командиры корпусов отложили решающий удар до, утра 11 марта.

А утром раздосадованный командарм корил в сердцах комкоров:

- Перехитрил вас немец. Проворонили его. Никуда, думали, не полезет ночью, дожидаться будет, пока петля его не захлестнет.

Оставив небольшие заслоны, гитлеровцы выскользнули из района Трептова к побережью Балтийского моря.

В двенадцать часов ночи из района Гоффа противник двинулся на позиции дивизии Микули. Он понес большие потери, но так и не пробился. В шесть часов утра гитлеровцы повторили атаку значительно большими силами. И снова - огонь наших артиллеристов, минометчиков, автоматчиков. Только некоторым фашистским подразделениям удалось вырваться на запад по узкому прибрежному коридору. Весь день 11 марта здесь шли жаркие бои. Таяли недобитки, они так и не добрались бы до Одера, если б им на выручку не пришла группа, прорвавшаяся с запада со стороны города Вальддивенов. И хотя знал Симоняк - удрали малочисленные группы гитлеровцев, его разбирала досада: недосмотрели, ни одного гитлеровца нельзя было выпустить живым за Одер.

- Зря расстраиваетесь, товарищ командующий, - успокаивал Симоняка генерал Букштынович. - Какие уж вояки те, кто спаслись. Они ведь так измордованы, что до конца жизни только и будут думать - куда бы смыться от русских.

- Хитришь, Букштынович, - усмехнулся Симоняк. - Не проследили мы, чтоб корпуса ночью не упустили окруженных, а сейчас вот придумал утешение...

Двенадцатидневное участие 3-й ударной в сражении за Восточную Померанию закончилось. Ее соединения очистили от врага значительную часть исконно польских земель Поморья, заняли сотни населенных пунктов, взяли богатые трофеи и много пленных. Не только при прорыве обороны, но и в глубине ее армия действовала стремительно, напористо, не давая врагу передышки, уничтожая по частям раздробленную 11-ю армию гиммлеровской Вислы. В замечательной победе 3-й ударной армии проявились зрелость командарма, его гибкий ум, искусное управление войсками, постоянное общение с командирами соединений.

3-я ударная снова стала двигаться к Одеру, где стояли армии центра фронта,

- Скоро и на Берлин, Николай Павлович, - мечтательно говорил Симоняку командующий артиллерией армии Морозов. - Эх, скорее бы скомандовать: По фашистскому логову - огонь!

- Да, теперь уж недолго осталось. Ты там будешь, а я...

- Не раздумал?

- Нет, уйду. На другой фронт... Отправил шифровку в Ставку.

Ивану Осиповичу не нужно было никаких пояснений. Он-то знал: Николай Павлович никогда не пользовался своим положением и властью, чтоб оскорбить подчиненного. Ежели и случалось, что отставал кто в бою, Симоняк стремился разобраться, почему это произошло, как оценивает свой неуспех сам подчиненный, и оказать ему помощь. Знал Морозов и то, что комфронта Жуков не находил с Симоняком общего языка. Не мог больше Симоняк с этим мириться...

Во второй половине марта командарм прощался со своими новыми друзьями из 3-й ударной, с которой успел сжиться и в которой о нем сохранилась добрая слава. Почти полгода стоял Симоняк во главе этой армии, командиры и солдаты привязались к своему командарму: за его хмурой внешностью они видели благородное сердце настоящего коммуниста, ум и доблестную душу большого военачальника.

11

На набережных Даугавы резвился апрельский ветерок, шевелил цветущие вербы.

Штаб 67-й армии помещался в Межепарке. Здесь уже ждали приезда Симоняка. Член Военного совета Романов стоял на крыльце и, едва остановилась машина, подошел к ней.

- Вот и снова вместе, Николай Павлович, - приветствовал он командарма.