Леонид Хинкулов - Франко

Он подобен месяцу, ибо двенадцать раз в год меняет свою физиономию.

Он подобен звездам, ибо светит, но не греет…»

А вот Свинья (так же назван и рассказ). Она продала свою совесть на выборах в парламент. К Свинье обращаются с упреками:

— Где у тебя совесть? Подумай только, зачем ты живешь на земле?

— Чтобы с меня люди сало ели…

— Как тебе не стыдно такое говорить?.. Твое сало — хорошая вещь, но ведь это уже после твоей смерти! А твоя жизнь, свинья, твоя жизнь?

— Дайте мне покой, — хрюкает свинья, — за свою жизнь я не отвечаю. Разве я сама себе ее дала?

— Стыдно тебе, свинья, стыдно!.. Ну, скажи, пожалуйста, как ты голосовала на выборах в парламент? Неужели же честное божье создание может так голосовать? За несколько корней свеклы продать свою совесть! Пфуй, свинья, это уж и для свиньи чересчур! Да еще, словно на смех, читаешь и «Родину», и «Русскую правду» [17] Консервативные галицкие издания. — Л. X. .

— Ну что же, читаю, так читаю, а голосую себе, как моя свинская натура подскажет…

Про себя же свинья все-таки повторяет:

— Господи, если бы мне рога! Я бы им показала!..

Вот рассуждения либерала-«народовца» («Наша публика») о народе:

— Мужик… крестьянин… его интересы, его просвещение, его организация… Ну, так мы разве против всего этого? Да ведь наша «Просвита», «Народная торговля» с филиалами, «Гуцульский союз», «Гуцульская лавка», читальни… Разве мы не делаем, что можем? Разве не пишем? Мы ведь демократы!..

Нередко, впрочем, сатирические картинки Франко совсем не веселы и не смешны. Очень грустна история простого крестьянского тулупа или сказка о Благополучии — о том, как покарана была помещиком робкая попытка крестьянина отстоять свои скромные права на клочок земли. Иногда же от этих рассказов веет просто жутью: таков рассказ «Odi profanum vulgus!» («Ненавижу презренную чернь!»). Сотрудник большой львовской газеты отрекся от своего побочного сына и сам стал виной его страшной гибели.

Сатирический гротеск в различных рассказах этого жанра весьма многообразен: мы встречаем и широкое использование аллегории и частичное преувеличение образов, в котором, собственно, нисколько не утрачивается чисто реалистический, бытовой тон всего повествования.

Иногда же аллегория применяется у Франко не для того, чтобы сатирически развенчать отрицательное лицо или явление, а, наоборот, чтобы усилить романтический пафос положительного образа.

Так, в рассказе «Древоруб» Франко повествует о человеке, заблудившемся в дремучем лесу жизни. Он встречает древоруба, который волшебным топором расчищает непроходимые чащи, сносит могучие скалы, наконец, разбивает идола, которому поклоняется темная толпа. Древоруб обращается к человеку:

— Я древоруб, рассекающий заторы на пути человечности, заторы, наложенные дикостью, темной и злой волей. Ты видел часть моей работы?

— Видел.

— Ты знаешь, в чем моя сила?

— Чувствую. Догадываюсь.

— Ты узнаешь ее. И цель понимаешь?

— Понимаю и хочу хотя бы издали увидеть ее сияние.

— Сумей избавиться от этого желания, и цель станет более близкой твоему духу. Не видеть тебе суждено, а идти вперед по пути правды и свободы. Хочешь взяться за эту работу?

— Хочу.

— Пойдешь сквозь шипы без колебания?

— Пойду.

— Так ступай же!

И он дал человеку топор…

В предисловии ко второму, значительно расширенному изданию сборника «С вершин и низин», которое вышло в 1893 году, поэт писал:

«Книге этой я оставляю прежнее заглавие, хотя каждый видит, что объем ее почти вчетверо больше, чем в первом издании. Может быть, под прежним флагом не оставит ее и прежнее счастье».

Подводя итоги двадцатилетнего своего поэтического творчества, Франко написал стихотворение «Поэзия». В новом издании сборника он открыл им цикл «Профили и маски».

Человек встречает сотни лиц. Одни из них проходят мимо — и в памяти остаются только их профили. Другие подходят ближе, присматриваешься к ним повнимательней — они оказываются просто масками…

Живой горячей кровью Франко наполнял не только свои поэтические образы. Но и тот ежедневный публицистический, литературно-критический, пропагандистский труд, который он неустанно вершил на протяжении всей своей жизни.

На рубеже восьмидесятых и девяностых годов в связи с быстрым ростом рабочего и социалистического движения буржуазные националисты и шовинисты всех мастей — русские, украинские, польские, еврейские — усиливают свою активность.

Они пытаются отравить сознание масс лозунгами национальной розни и «единения» антагонистических классов внутри каждой нации.

Еще в 1888 году Конисский приехал во Львов, чтобы развивать здесь буржуазно-националистическую деятельность и привлечь на свою сторону наиболее популярных украинских писателей, — «народовцы» уже явно потеряли все остатки своего авторитета. Над их изданиями самые широкие круги читателей откровенно смеялись.

Конисский затеял обновить издание захиревшего журнала «Правда» и вел переговоры о сотрудничестве прежде всего с Иваном Франко.

В одном письме Франко передает содержание своей беседы С Конисским. Они выясняли, можно ли найти хоть какие-нибудь точки соприкосновения в их общественно-политической программе.

«Обсуждали мы с ним, — пишет Франко, — политическую программу его «Правды», и я из этого обсуждения вынес очень грустное впечатление.

— В делах внутренних, — говорит Конисский, — нужно без оглядки бить «москвофилов»…

— Между «москвофилами», — говорю я ему, — тоже есть люди честные и искренние, которые делают кое-что для народа.

— Я и сам это знаю, — отвечает он.

— Может быть, — говорю ему, — лучше было бы споры по национальному вопросу оставить в стороне, а на первое место выдвинуть борьбу за реальные интересы народа?

— Да, да, да, это и моя мысль! — заявляет Конисский. — И я ведь тоже ничего другого не хочу! — Вот вам и «договорились» по первому пункту программы!

Второй пункт — отношение к полякам.

— Тут, конечно, федерация! — провозглашает Конисский.

Я прошу его перевести эту абстракцию на конкретный язык.

— Поставим перед поляками, — говорит он, — минимум своих требований: народные школы должны быть украинские, гимназия в Бродах — украинская, Львовский университет — украинский и еще кое-что.