Леонид Хинкулов - Франко

Михонский говорил ребятам:

— Вы физически крепнете и развиваетесь. Нужно, чтобы одновременно крепла и развивалась ваша сообразительность, ваше мастерство. Надо серьезно мыслить и практически смотреть на жизнь, надо понять, что значит жизненная целесообразность…

Он воспитывал у своих учеников любовь к книге, понимание искусства.

У него была собственная большая библиотека. И однажды Михонский дал Ивану Франко «Одиссею» в польском переводе.

Мальчик прочитал поэму очень быстро и принес учителю книгу.

— Ну, что, прочитал? — спросил Михонский.

— Прочитал.

— Так расскажи мне, что ты прочитал.

Ученик усердно принялся пересказывать чудесные и героические приключения Улисса: память у мальчика была редкая, и он прекрасно запомнил все, что показалось ему самым главным в поэме. Но учитель остался недоволен.

— Знаешь ли, — сказал он Ивасю, — ты прочитал только одну половину «Одиссеи»!

— Одну половину? — обрадовался подросток.

— Да, да, все, что ты мне рассказал, — это только половина поэмы.

— Значит, есть еще и вторая?

— Есть и вторая!

— Где же? Может быть, вы сможете дать мне и ее?

— Она здесь же, в этой книге. Ты только возьми и почитай еще, тогда расскажешь мне и вторую половину…

Мальчик был обескуражен и разочарован. Перечитывать книгу не хотелось. Он не понимал, какая же в поэме есть еще «вторая половина».

Спустя некоторое время Михонский сам ему напомнил:

— Ну, находишь вторую половину «Одиссеи»?

— Нет, не нахожу.

— А ты читаешь книгу во второй раз?

— Читаю.

— Не говори неправды! — не то с укором, не то с сожалением воскликнул учитель. — Ты не начинал читать во второй раз, иначе ты непременно нашел бы и вторую половину. Не начинал?

— Не начинал, — ответил пристыженный ученик.

— Вот оно что!

Ивась решил внимательно еще раз прочитать книгу.

И теперь он читал поэму медленнее, останавливаясь на описаниях, на бытовых сценах.

Перед ним вставали картины крестьянской жизни. Деревенский совет. Поездка на лошадях посреди плодоносных полей и садов. Народный праздник. Девушки, стирающие свое платье на реке. Пастух, поющий среди лугов. Все это так живо напоминало Ивасю его собственное детство, жизнь в деревне…

И мальчику показалось, что и в самом деле он открыл в поэме вторую половину — ту, которая содержательнее, богаче, увлекательнее, даже как будто и понятнее первой…

Франко теперь рассказал Михонскому содержание «Одиссеи» совсем иначе.

— Мне кажется, — сказал он, — что вся «Одиссея» — это как здание. Картины жизни народа составляют как бы фундамент, стены… А чудесные приключения — это только украшения, резьба, крылечки и балкончики на доме…

— Здорово! — воскликнул Михонский. — И тот, кто в первый раз осматривает дом, обратит прежде всего внимание на колонки да на орнаменты, на все эти второстепенные элементы отделки. Только человек, понимающий и внимательный, обратится к плану здания. Оценит прочность всего сооружения и целесообразность постройки… А вот для тех, кто обитает в доме, удобство планировки, долговечные стены, крепкие двери, теплые печи — все это гораздо важнее, чем всевозможные прикрасы, узоры и колоннады, которые не приносят решительно никакой пользы, а подчас еще и требуют забот…

Потом, помолчав немного, учитель добавил:

— Однако скажу тебе, что обе эти половины в содержании «Одиссеи», которые ты заметил, — это еще только одна сторона предмета, а за ней скрывается нечто еще более любопытное.

Ивась изумленно посмотрел на Михонского.

— Видишь ли, — продолжал тот, — читая книгу в первый раз, ты словно бы пробежал через поле по узенькой тропинке, при этом ты любовался только самим бегом да извилинами и неожиданными поворотами тропинки. Правда?

— Правда.

— Читая поэму вторично, ты уже увидел, что эта тропинка — не самое главное, ты обратил внимание на все поле, на почву и на посевы. Так?

— Кажется, так.

— Ну вот. Однако же до сих пор ты знакомился с «Одиссеей» в одной плоскости, так сказать планиметрически. Ты пока еще не смог подняться выше и взглянуть на произведение как на вещь, имеющую определенный объем, глубину, как на самостоятельный, округленный в самом себе мир, наделенный собственной жизнью, собственным движением. Вот такой взгляд на книгу был бы уже не планиметрическим, а стереометрическим.

Михонский заметил недоумение в глазах Ивася и прибавил:

— Ну, да это все тебе еще рано знать, время у тебя есть — вырастешь, поймешь, что при чтении книги нужно всегда стремиться идти от планиметрического к стереометрическому, объемному, взгляду на произведение и изображенную в нем человеческую жизнь. А потом ты пойдешь дальше: тебе захочется постичь уже не только планиметрию и стереометрию изображения, но и его структуру, так сказать, механику, технические средства, даже химию… Химия искусства — великое дело!

Михонский помог мальчику познакомиться с Гёте и Шиллером, Лессингом и Виландом — в оригинале, с Шекспиром — в немецких переводах. В старших классах гимназии Иван Франко уже настолько овладел французским языком, что прочитал Мольера, Расина и Корнеля. А зная латынь, французский, нетрудно было изучить итальянский. И уже прочитаны в оригиналах «Обрученные» Александра Мандзони, грандиозные создания Данте и Ариосто. Прочитаны тома исторических и философских сочинений, мемуаров и биографий любимых писателей и героев, «разговоры Гёте», записанные Эккерманом, переписка Шиллера с Гёте, записки Яна Пасека и Бенвенуто Челлини.

Конечно, мальчика уже тянуло к тому, чтобы собирать и собственную библиотеку. В последних классах гимназии у него уже был порядочный книжный шкаф. В нем хранилось не меньше пятисот томов.

Имя другого талантливого учителя юного Франко — Иван Верхратский.

Поэзия Верхратского и его идейные позиции в будущем не раз окажутся под обстрелом беспощадной критики Ивана Франко. Но пока именно Верхратский знакомит подростка с творчеством украинских писателей: Ивана Котляревского, Гулака-Артемовского, Маркиана Шашкевича и, наконец, с гениальным «Кобзарем».

Получив однажды от Верхратского томик Шевченко, Франко был захвачен могучим поэтическим словом народного певца-революционера.

— Шевченко я выучил почти всего на память, — рассказывал Франко и добавлял: — А память у меня была такая, что урок истории, который учитель читал на протяжении целого часа, я мог затем продиктовать товарищам почти слово в слово…

Великий Кобзарь пленил воображение будущего поэта. Франко считал себя его учеником и продолжателем. Жизни и творчеству Кобзаря Франко посвятил около пятидесяти научных и научно-популярных работ.