Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

Внешний натиск ослаб, поток раненых уменьшился, теперь мой заинтересовалась русская разведка. Однажды, прямо в госпитале меня допросил офицер и, скорее всего, забрал бы с собой. Тщетное вмешательство Анны не спасло бы на этот раз, но фельдшер обратилась за помощью к одному из важных русских хирургов, кажется по фамилии Петров, им вместе удалось отстоять меня у большевистской полиции. К тому времени недоверия к моим действиям у медицинского персонала госпиталя давно не было, я лично выполнял достаточно сложные операции при обязательной ассистенции Анны как переводчика, поручали и тяжело раненых. Но вечно продолжаться так не могло.

В конце февраля поток раненых увеличился, значит, начались активные действия.

Наши отношения с Анной продолжали развиваться. Мы не могли позволить страсть двух любовников. Приходилось довольствоваться тайными взглядами, или короткими, как бы случайными рукопожатиями. Но в этих скромных проявлениях внимания было столько страсти и обожания, сколько не найдешь и у некоторых любовников, чьи отношения доступны, а потому банальны. Иногда, оставшись вдвоем, мы начинали наивно мечтать о счастливой жизни после войны. Наше представление о светлом будущем не были одинаковы, мы выросли в разных системах и разных местах, но отличающиеся мечты о счастье не были агрессивными по отношению друг к другу, и это еще больше сближало нас. Однажды я обнял Анну за локти, она непринужденно освободилась, боясь случайных взглядов, но я понял, что мои прикосновения были для нее приятны, почувствовав это по участившемуся дыханию, по зову ее горячего женского тела, соскучившегося по ласкам.

Наступила ранняя холодная весна. Если персонал госпиталя, будучи свободным, хоть изредка мог выбираться наружу, то мне, ограниченному в перемещениях, такой возможности никто не предоставил. Уже несколько месяцев, я вижу дневной свет издалека только через узкие обрезы окна, напоминавшего выход из кельи отшельника. Моя форменная одежда окончательно износилась и заменена полувоенными обносками. Персонал госпиталя давно привык к немецкому доктору, немногочисленные солдаты охранения так же перестали коситься на меня с нескрываемой ненавистью, с пациентами я самостоятельно почти не разговариваю, пользуюсь услугами Анны. Но военное начальство знало о наличии в госпитале немецкого лейтенанта, захваченного в плен в конце октября. В неразберихе отступления, когда врачей не хватало, на мой щекотливый статус еще как-то могли закрывать глаза, раз уж сразу не убили, за что я был обязан двум женщинам. своей матери, буквально заставившей получить медицинское образование, и скромному батальонному фельдшеру – своему спасителю. Теперь, когда осадное положение крепости не менялось несколько месяцев, со мной должны были что-то сделать, и это «что-то» нависало как проклятие Зигфрида.

Одним мартовским вечером в небольшое помещение, служившее мне спальней, почти вбежала Анна. Она была чем-то обеспокоена.

– Что случилось, мой ангел – а именно так называл Анну я ласковым шутливым тоном. подвезли новую партию тяжелораненых, или немцы ворвались в госпиталь?

– Тебе надо бежать!

Признаться, мысль о побеге окончательно меня не покинула, но я не видел возможности ее удачного осуществления.

– Тебе надо бежать! Сегодня я говорила с Петровым. Твое нахождение здесь незаконно, для начальства ты враг, а мы тебя укрываем. Полетят головы. Тебя заберут в НКВД, и поскольку ценности как офицер вермахта ты не представляешь, а держать тебя в заключении в осажденном городе нет никакого смысла, тебя просто расстреляют.

Признаться, за все месяцы плена я не чувствовал себя спокойно ни один день, зная, что развязка наступит. Но человеческая психология ко всему привыкает, и когда живешь в постоянной опасности, чувство страха постепенно притупляется, если конечно не сходишь с ума. Привыкнув к своему положению, я был почти спокоен, а слова Анны как ведро ледяной воды вернуло меня к жестокой реальности.

– А как же ты?

– Я советский фельдшер и мне ничего не угрожает.

– А если германские войска возьмут крепость, что будет с тобой!? Давай бежать вместе!

– А что будет со мной, если я попаду к вашим!?

Ее слова окончательно отрезвили меня. Действительно, спасет ли Анну мое заступничество, поменяйся мы ролями?

– Как бежать, вход охраняется!

Госпиталь находился в толще известняковой горы с обрывистыми склонами. В нижней части были оборудованные штольни, где находились операционные и перевязочные, сверху в вырубленных комнатах, возможно бывших монастырских кельях – помещения для реабилитации больных и жилье персонала. Для подъема наверх использовался морской трап, а для грузов – ручная лебедка расположенные с обратной от линии фронта стороны горы во избежание прямого обстрела. Госпиталь не охранялся сильнее, чем обычный объект, я бы сказал, что охраны почти не было, не считая поста на входе. В этом и не было нужды. Кругом находились части русских, батареи, позиции обороны. Но постовые охранения знали меня, и просто спуститься по трапу и уйти незамеченным я не мог. Кроме того, даже если я выберусь из госпиталя, каким образом мне попасть к своим, в каком месте пересечь полосу огня, не зная территории. Я не мог просто так бежать, требовалась подготовка.

При госпитале находился пожилой крымский татарин, могильщик. Его неприятной обязанностью было захоронение ампутированных конечностей и прочих частей человеческой плоти после операций. Умерших бойцов вывозили куда-то на Северную сторону похоронные команды.

Татарин, его звали Джемиль, был из местных и хорошо знал окрестные тропы. Это был добродушный спокойный мужчина лет шестидесяти. И хотя его недовольство большевиками никак не выражалось, Анна знала, что большинство крымских татар относятся к немцам достаточно лояльно. Годы коммунистической оккупации разрушили привычный уклад их жизни, особенно пострадали религиозные традиции. Я не мог говорить с Джемилем напрямую, и эту опасную миссию взялась выполнить фельдшер. Если татарин донесет, пострадаем мы оба. Мне оставалось только ждать и надеяться, что помощь придет быстрее, чем расстрельная команда.

Через несколько дней Анна дала мне тонкий лучик надежды, сообщив, что Джемиль согласился помочь. Татарин выслушал моего ангела молча, не задавая лишних вопросов, только изредка кивая головой. В занятом немецкими частями Бахчисарае у него были родственники, туда он и обещал меня провести. Меня угнетала предстоящая разлука с любимой женщиной, но жажда свободы и жизни брала свое. При всей трагичности и опасности ситуации я смеялся над нашей организацией заговорщиков. большевичка и возможно еврейка совместно с татарином помогала немцу – нацистскому офицеру!