Владимир Соловьев - Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека

Довлатов, понятно, поддразнивал Ефимова писательской конференцией. Это было в его манере — Бог ему судья. Точно так же, спустя еще пару лет, Сережа язвил Ефимова нашим с Леной шестизначным авансом за книгу об Андропове. Что для Игоря было ножом по сердцу, потому что мы с Леной не первый раз перебегали ему дорогу: почти сразу по приезде нас взяли scholars-in-residence в Куинс-колледж (и одновременно visiting scholars в Колумбийский университет), я уже упоминал обе эти синекуры, хотя уж как только Игорь не обхаживал профессора Куинс-колледжа Генри Мортона еще в Ленинграде! А вскоре израильский журнал «22» анонсировал мой роман-эпизод «Не плачь обо мне…», и Ефимов послал в редакцию письмо, чтобы мой роман не печатали ни в коем разе, а взамен предложил свой! Я и об этом уже писал, а здесь напоминаю, дабы объяснить комплексы Игоря Ефимова, который из везунчика в России — но все ему было мало, тем более конкуренции с Андреем Битовым он не выдержал и наивно надеялся взять реванш за бугром — попал в Америке в тот еще замес и превратился в неудачника, пока этот трупоед-некрофил не присосался к мертвому Довлатову, чтобы восстановить свой авторитет в собственных глазах, а потом и в глазах тех, кто от него прямо зависел как от издателя.

Тут, правда, надо сделать сноску прямо в тексте. Таких «кровных обид» скопилось у Ефимова вагон и маленькая тележка — ему можно посочувствовать. Лена Довлатова так и называет американскую часть его воспоминаний — «Жалобная книга». Это название куда более адекватно ее содержанию, чем банальное до пошлятины «Связь времен». Справедливо, несправедливо, но Ефимов жалуется буквально на все в своей новой жизни — от американской Фемиды до американского modus vivendi. И прежде всего на свои профессиональные неудачи:

что его скрипты не подходят для радио «Свобода»;

что его с женой не взяли на «Голос Америки», да еще объявив, что результаты их тестов ниже требуемого уровня;

что его книга об убийстве американского президента Джона Кеннеди кубинским президентом Фиделем Кастро не только не произвела ожидаемой автором мировой сенсации, но ему пришлось самому издать ее русский оригинал в «Тенафлае-Эрмитаже», а для английского перевода он и вовсе не нашел по всей Америке ни одного не то чтобы приличного, а никакого издательства и вынужден был довольствоваться весьма сомнительной организацией кубинских эмигрантов во Флориде (Cuban American National Foundation, Miami);

что его роман «Архивы Страшного суда» так и не был взят Голливудом, как надеялся автор;

что еще одна его книга, «Без буржуев», о советской экономике, не открыла ему двери американских университетов, как он рассчитывал, а плоды его полуночных трудов «Практическая метафизика» и «Метаполитика» — два «новых слова в философии» — вообще никак не прозвучали, хотя одна из них была написана Ефимовым под Нобелевку, коли он так несказанно обрадовался ее изданию по-английски в Philosophical Library, потому что «в списке авторов (этого издательства) двадцать два нобелевских лауреата!»

Не стану касаться самих этих трудов (пытался прочесть только один и не одолел), но их автора, несмотря на преклонный возраст, можно назвать тем самым русским мальчиком, которому дай карту звездного неба, и он вернет вам ее исправленной.

Мания величия маленького человека.

Гигантомания Крошки Цахеса по прозванию Циннобер.

А в злополучной истории с неприглашением на писательскую конференцию окончательно добило Ефимова письмо из того самого южнокалифорнийского университета в Лос-Анджелесе, который ее устраивал. Легко представить его нетерпение, когда он открывал конверт. Увы, вместо вожделенного приглашения на конференцию там оказалось письмо от сотрудницы кафедры славистики, которая обращалась к нему по совету Карла Проффера с просьбой порекомендовать талантливых писателей, которые еще не получили приглашения. Плюс ко всему вернувшийся с конференции Карл Проффер два часа кряду делился с Игорем Ефимовым своими впечатлениями. Обиженный Ефимов видит в этом лицедейство, не допуская себя до мысли, что его не взяли на конференцию по той простой причине, что никто в Америке всерьез не считал его писателем. Ведь на другие писательские конференции — включая международные в Вене и Лиссабоне — Ефимова тоже не брали, хотя русские писатели, в том числе Довлатов, попадали на них по рекомендациям Бродского, но тот, как и Проффер, прохладно (мягко говоря) относился к художествам Ефимова, хоть и приятельствовал с ним. Платон мне друг, но истина дороже.

А тогда, после неприглашения его на писательскую конференцию в Лос-Анджелесе, не выдержав такого удара по самолюбию, Ефимов порывает с Карлом Проффером и организует свое собственное издательство «Эрмитаж». Впрочем, хитрован Ефимов тайно создавал свой «Эрмитаж», находясь еще под одной крышей с «Ардис-пресс».

Ну да, самиздат тщеславия, в том числе для самого себя, но им, однако, чрезмерное эго Игоря Ефимова не ограничивается. Чтобы воздвигнуть самому себе «рукотворный» памятник под стать этому непомерному, уязвленному и ненасытному эго и при такой писательской гигантомании, необходим сообразный пьедестал. В качестве оного внаглую был использован Довлатов, который подходил не только своим огромным ростом (1 м 96 см), но и своей изрядной славой. Единственный и последний шанс закрепиться в русской литературе. Хотя бы в качестве сноски к ее основному корпусу.

Хотя довлатоведение далеко не единственное поприще многостаночной деятельности этого литератора, но именно здесь он обрел наконец некоторую, пусть и скандальную, известность, правда, за счет Довлатова — таков был расчет этого человека с заурядной фамилией и усредненным талантом. Если он кому теперь и известен в узких и все больше сужающихся, что шагреневая кожа, литературных кругах, то исключительно как корреспондент Довлатова, хотя, понятно, читатель листает этот эпистолярий (не читать же его насквозь!), опуская деловые, меркантильные, сухие, скучные — в лучшем случае жалобные, кляузные, сквалыжные — цидули Ефимова, который уступает Довлатову в «письменном» мастерстве в той же мере, что и в прозаическом даре: никакого сравнения! Тем не менее находятся авторы — опять-таки из зависимых от Ефимова-издателя, — которые этот том называют «романом Ефимова». (Белла Езерская, которая выпустила в «Эрмитаже» на свои деньги две книги интервью.)

Помимо прочего, ввиду текстологических подделок, эту переписку следует считать псевдодокументом, то есть фальшаком, если называть вещи своими именами. Я уже говорил о том, как мы с Леной Довлатовой страница за страницей сравнивали изданную Ефимовым переписку с реальными письмами в Сережином архиве, аккуратно разложенными хронологически. Некоторые письма опущены вовсе, а другие отцензурированы Ефимовым в «правильном направлении». Впрочем, он сам в этом признается, ссылаясь на то, что отсутствующие письма в архиве не сохранились. В ефимовском — может быть, хотя точно не знаю, зато в довлатовском они есть!