Ольга Елисеева - Потемкин

Светлейший тянул с присылкой купчей, потом документы приходили не в порядке, из них были вычеркнуты имена лучших крепостных мастеров с семьями, которых Потемкин хотел оставить за собой. Мамонов дулся и был неласков, из-за чего Екатерина пребывала в крайнем раздражении на Григория Александровича. Даже такой удар, как начало новой войны, не смог отвлечь мыслей фаворита от повисшей в воздухе сделки. «Александру Матвеевичу приятно чтение реляций, но еще приятнее дела дубровицкие», — не без сарказма замечал Гарновский в письме В. С. Попову. «Александр Матвеевич крайне любит собственные свои дела, — с раздражением сообщал он на Юг в другом письме. — Прочтя бумаги о несчастии, с флотом случившемся, тотчас спросил меня: „Не пишет ли к вам Василий Степанович о бумагах Дубровицких?“» [1473] PC. 1876. № 2. С. 265. Занятый и измученный Потемкин, наконец, сдался. Просто отмахнулся. В сентябре 1787 года в самый разгар трудностей на театре военных действий сделка была завершена [1474] Тарунов А. М. Дубровицы. С. 57–58. .

Находившийся в Москве отец фаворита сам следил за всеми мелочами и проявил при этом редкую скаредность. Московскому и дубровицкому управляющим Потемкина (а люди это были оборотистые) не удалось вывезти из имения даже фарфорового сервиза и серебряных ложек. Мамонов явно находился в силе. Он все еще поддерживал партию светлейшего, но заставлял за это дорого платить. Кто бы мог тогда подумать, что великолепный подмосковный дворец понадобится Александру Матвеевичу так скоро.

Уже с середины 1787 года Гарновский начал доносить, что «паренек скучает». Фаворит сравнивал свое житье с золотой клеткой. В 1796 году Державин написал стихотворение «Птичка»: «Поймали птичку голосисту/ И ну сжимать ее рукой. / Пищит малютка вместо свисту, / А ей твердят: пой, птичка, пой». Эти строки как нельзя лучше подходят для характеристики душевного состояния Александра Матвеевича. Во дворце Мамонов обратил внимание на молодую фрейлину императрицы Дарью Федоровну Щербатову, дочь генерал-поручика Ф. Ф. Щербатова. Запретное чувство оказалось для обоих настолько притягательным, что они начали украдкой встречаться в доме своих общих друзей Рибопьеров. Риск только поджигал слабый огонек взаимной склонности, и вскоре желание быть рядом с любимой стало для фаворита наваждением. Он тайком посылал ей фрукты с императорского стола, совершал тысячи опасных поступков, которые могли выдать обоих с головой. Так продолжалось около полутора лет. Мамонов надеялся, что со временем императрица сама оставит его и тогда он сможет жениться. Его деловые качества и осведомленность в самых секретных вопросах тогдашней политики позволяли ему питать иллюзию, что и по окончании случая он останется на службе. Но судьба распорядилась иначе.

Во время пребывания Потемкина в Петербурге его возмутило почти пренебрежительное обращение Мамонова с императрицей. Покорный в вопросе о Дубровицах, здесь князь был задет за живое. Он резко поставил фаворита наместо, а Екатерине посоветовал «плюнуть на него» [1475] Храповицкий А. В. Памятные записки… С. 195. . Но для нее Александр Матвеевич был еще очень дорог, и она не решилась последовать дружескому совету. Однако объясниться было необходимо.

В донесении 21 июня Гарновский рассказывал, как развивались события. После отъезда князя императрица старалась всячески развлечь и расположить к себе Александра Матвеевича, чья холодность и даже грубость мучили Екатерину около года. Поняв наконец, что она не в силах развеять скуку фаворита, императрица написала ему грустное письмо, где предлагала оставить ее и жениться. В ответ Мамонов сознался, что уже полтора года любит фрейлину Щербатову и она отвечает ему взаимностью. Больнее измены Екатерину оскорбил тот факт, что Мамонов все это время лгал и притворялся, вместо того чтобы честно признаться ей. Она простила влюбленных, считая, что они и без того уже наказаны необходимостью прятаться. «Государыня была у него более 4-х часов. Слезы текли тут и потом в своих комнатах потоками», — доносил управляющий. На следующий день состоялся сговор молодых. «Государыня при сем случае желала добра новой паре таковыми изречениями, коих нельзя было слушать без слез» [1476] Гарновский М. А. Записки // PC. 1876. № 7. С. 299–302. .

21 июня императрица направила Потемкину письмо (оно не сохранилось), которое повез Николай Иванович Салтыков. Он же передал Екатерине ответ князя. Посредник между корреспондентами был избран не случайно, именно его протеже, молодой конно-гвардейский офицер Платон Александрович Зубов, занял место Мамонова.

Н. И. Салтыков, ставший в отсутствие Потемкина вице-президентом Военной коллегии и сохранивший за собой должность воспитателя великих князей Александра и Константина, вел при дворе очень сложную игру. Он умело лавировал между Петербургом и Гатчиной, внешне согласовывая интересы императрицы и наследника. Его взгляды на внутреннюю политику отличались крайней реакционностью: преследование подозрительных личностей и организаций, полная перлюстрация частной переписки, идущей по почте, поощрение доносительства — вот меры, которые Салтыков предлагал противопоставить распространявшейся по Европе «французской заразе» [1477] Семевский М. И. Князь Платон Александрович Зубов. Биографический очерк. 1768–1822 // PC. 1876. № 9. С. 50. . Лично он тоже не отличался душевной привлекательностью. Этот сухонький набожный старичок с вкрадчивыми манерами «почитался… умным и проницательным, т. е. весьма твердо знал придворную науку, но о делах государственных ни разу не подал императрице мнения противного. Свойства был нетвердого и ненадежного: случайным раболепствовал, а упавших чуждался» [1478] Грибовский А. М. Записки о императрице Екатерине Второй. М., 1989. С. 7. . Так характеризует Салтыкова молодой статс-секретарь Екатерины А. М. Грибовский, близко работавший с Зубовым в годы фавора последнего.

Приезд Салтыкова с письмом Екатерины и просьба передать через него ответ сразу показали Потемкину, как близко к императрице встал покровитель нового «случайного». Заверения Салтыкова в личной преданности не произвели на Григория Александровича должного впечатления, он с настороженностью отнесся к главе возвышающейся группировки. В то же время Потемкин жалел императрицу и досадовал на нее за неуместную скорость в замене фаворита. Ему не хотелось отвлекаться от военных дел на придворные интриги. «Матушка, всемилостивейшая государыня, — писал он 5 июля, — всего нужнее Ваш покой, а как он мне всего дороже, то я Вам всегда говорил не гоняться… Я у Вас в милости, так что ни по каким обстоятельствам вреда себе не ожидаю, но пакостники мои неусыпны в злодействах, будут покушаться. Матушка родная, избавьте меня от досад. Опричь спокойствия, нужно мне иметь свободную голову» [1479] РГАДА. Ф 5. № 85. Ч. II. Л. 7–7 об. .