Ольга Елисеева - Потемкин

«Гаррису, человеку ловкому, вкрадчивому, но не очень разборчивому в выборе средств, дано было поручение… стараться о том, чтобы Россия приняла сторону Англии. Как ловкий политик, пользуясь предпочтением, которое князь Потемкин всегда оказывал англичанам, он привязался к этому всемогущему временщику и успел приобрести его полное содействие… Влияние министра иностранных дел, графа Панина, несмотря на известную его честность, клонилось к упадку. Князь Потемкин, более чем когда-либо утвердившийся в силе, обольщенный или убежденный английским посланником, …исходатайствовал ему частные и тайные аудиенции у государыни. …Гаррис довел здесь свои происки до такой степени зрелости, что вооружался уже флот, и ежедневно ожидалось обнародование декларации здешнего двора в пользу Англии, и, наконец, Гаррисом был уже отправлен в Лондон …курьер для сообщения этой утешительной вести.

…Панин был в халате и готовился лечь в постель, когда пришли объявить ему, что английский министр, пренебрегая им, отправил курьера по делу, ему еще не сообщенному, и с паспортом, выданным от князя Потемкина. При таком известии Панин оживился; он хватается за свой ночной колпак, бросает его на пол и, пылая негодованием, клянется, что выйдет в отставку, если не успеет расстроить эту скрытнейшую интригу. Действительно, он с любимцем своим, г. Бакуниным затворяется в своем кабинете, где, соглашая, так сказать, общее состояние дел в Европе с известною страстью Екатерины II к славе и блестящим предприятиям, он составляет план вооруженного нейтралитета, который до такой степени понравился уму царицы, что спустя менее недели появилась по этому поводу знаменитая декларация 1780 года… Гаррис был жестоко обманут и уехал отсюда, исполненный негодования и злобы к русской нации. Граф Панин, довольный тем, что отмстил своим противникам, …предался вновь беспечности, к которой он так склонен. Между тем князь Потемкин, столько же деятельный умом, сколько ленивый телом, добился того, что совершенно уничтожил то слабое влияние, которым еще пользовался его враг» [785] Маркиз де Парело. Донесение… С. 78. .

Парело приехал в Россию только в 1783 году и рассказывал о случившемся на основании дипломатических слухов. Хотя никакой эскадры в помощь Англии снаряжено не было, сардинец в целом верно описал ситуацию. Екатерина под влиянием Потемкина действительно сначала склонялась на сторону Британии, но потом восторжествовала линия на создание нейтральной Лиги. Примерно о том же поведал Гаррису подкупленный Сен-Жан. Дипломат задал ему вопросы, кому принадлежит мысль о декларации и искренен ли Потемкин в своем стремлении поддержать Англию? Информатор ответил:

«Декларация была собственным произведением императрицы. …Сначала, по давнему своему расположению, она склонялась в нашу пользу; но вслед за тем внушения ее министров и лесть (французов. — О. Е. )… превозмогли ее предпочтения, и она, кажется, решилась сохранять полный нейтралитет… Князь Потемкин искренен как в словах, так и в поступках; он не любит французов, раздражен против короля прусского… Однако он недостаточно усерден к делу Англии, …и хотя противодействие графа Панина возбуждает его к деятельности, тем не менее он не употребит всего своего влияния в нашу пользу» [786] Гаррис Д. Донесения британскому правительству. С. 66. .

Старательно сглаживая впечатление от вооруженного нейтралитета, Потемкин приглашал Гарриса к себе на дачу, «ухаживал» за ним, в доверительных беседах создавал впечатление, что еще немного, и Россия поддержит Англию. Однако и с британской стороны требуется некоторая уступчивость. «Я провел часть прошлой недели в деревне князя Потемкина, в Финляндии, — доносил посол 21 августа. — С нами не было никого, кроме избранной части его семейства; и когда он не находился в их обществе, то вполне принадлежал мне. Я, имев случай окончательно изучить его характер, дошел до убеждения, что ни с кем в целой империи он бы не говорил так свободно и откровенно, как со мной. Он сильно расположен быть нашим другом и никогда меня не обманывал… Он говорил, что иногда императрица, как казалось, совершенно решалась соединиться с нами, но что мысль навлечь на себя насмешки короля прусского и короля французского, а еще более того — опасение в случае неудачи потерять свою блестящую репутацию, удерживали ее и что под такими впечатлениями она гораздо охотнее слушала расслабляющие речи графа Панина, чем все, что он (Потемкин) мог ей сказать».

Лигу нейтральных стран Потемкин называл «дитя интриги и безумия» и намекал, что, как только ему удастся избавиться от помех, он воспользуется своим влиянием в пользу Англии. В настоящий момент князь, фактически полностью переориентировавший русскую внешнюю политику, прикидывался почти безвластным. «Когда дела идут спокойно, — говорил он Гаррису, — тогда мое влияние незначительно; но при первом встречающемся затруднении я ей делаюсь нужен, и влияние мое опять достигает самых больших размеров. Так будет скоро, и я, конечно, воспользуюсь обстоятельствами».

Потемкин пустил в ход все свое обаяние, с тем чтобы удержать видимость добрых отношений с Англией при самых неблагоприятных для британской стороны шагах, совершенных Екатериной. «Во все время он был в самом хорошем настроении, обнаруживая редкое смешение ума, непостоянства, учености и веселости, подобное которому мне еще не случалось встречать. Его образ жизни так же оригинален, как и его характер: у него нет определенных часов ни для пищи, ни для сна, и нам случалось кататься в открытом экипаже в полночь и под дождем. Это посещение… сильно обеспокоит пруссаков и французов… Одна только дружба моя с ним предает мне такое значение в глазах моих врагов» [787] Там же. С. 68. .

Посол пребывал в полном восторге от оказанного приема, а заключение союза все не сдвигалось с мертвой точки. Желая сделать Потемкина более «усердным к делу Англии», Гаррис еще в марте 1780 года предлагал своему кабинету подкупить князя. «Потрудитесь при этом помнить, — писал он в Лондон, — что мы имеем дело с лицом, обладающим огромными богатствами и знающим цену того, о чем идет речь, так что нам приходится удовлетворять не его нужду, а его личность». Однако личность Потемкина не была удовлетворена даже предложением Курляндии. Что же мог дать английский двор?

При крайнем ухудшении военной ситуации в конце 1780 года Британия оказалась готова пожертвовать в пользу России одной из своих заморских территорий, лишь бы Петербург вмешался в конфликт. Гаррис явился с этим предложением к Потемкину и начал издалека: «Если мы будем поставлены в неприятную необходимость делать уступки, не благоразумнее ли будет для равновесия в Европе сделать эти уступки нашим естественным друзьям скорее, чем нашим естественным врагам; может быть, такая мера побудила бы их к деятельности и прекратила бы борьбу, сделав ее более равной».