Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России

Конечно, в 1742 году вице-канцлеру ещё не всё удавалось. Сменивший Э. Финча английский посланник Сирилл Уич (Кирилл Вейч) жаловался в Лондон, что не может быть и речи о быстром и ясном решении внешнеполитических вопросов с русской Коллегией иностранных дел. Всё усугублялось, по его мнению, тем, что императрица всячески избегала занятий делами и выслушиванием докладов министров, предпочитая им придворные празднества, фейерверки и балы. А пока англичанин установил контакт с Бестужевым-Рюминым и информировал его о событиях в Европе. В частности, в апреле 1743 года он довёл до его сведения об интригах французской дипломатии в Стокгольме, о чём Алексей Петрович письмом от 30 апреля незамедлительно сообщил «превосходительному барону» И.А. Черкасову для информации Елизаветы Петровны.

В знак милости от императрицы А.П. Бестужев получил конфискованный у графа А.И. Остермана дом, а указом от 16 февраля 1742 года ему было полностью выплачено заслуженное за прошлые времена жалованье и назначен оклад в размере 6000 рублей годовых. 25 апреля 1742 года, в день коронации Елизаветы Петровны, по его ходатайству отец был пожалован в графское Российской империи достоинство, которое распространилось и на самого вице-канцлера, и на его старшего брата. В 1744 году он получил должность великого канцлера, а в 1745 году — титул графа Римской империи, облагородив этим титулом всех членов своего семейства.

По словам Валишевского, активное участие в делах А.П. Бестужева-Рюмина принимала его супруга. Историк утверждает, что, пользуясь авторитетом примерной супруги, Бестужева-Рюмина, тем не менее дала многочисленные и неопровержимые доказательства несправедливости этого мнения и втайне от мужа занималась любовными похождениями. Она якобы не любила русских и во всём покровительствовала Пруссии. Историк намекает, что она, по всей вероятности, была на содержании у прусского посланника, пока этот посланник своими неосторожными действиями не разоблачил её в глазах мужа. О том, как расправился Алексей Петрович над изменницей в своём доме, история умалчивает. Есть, однако, сведения о том, что после разоблачения своих любовных и шпионских эскапад Анна Ивановна вела себя в доме тише воды и ниже травы и во всём безмолвно покорялась мужу.

В конце 1742 года Елизавета тайно обвенчалась с графом А.Г. Разумовским в церкви подмосковного села Перово. Обстоятельства сего брака до сих пор до конца не выяснены. Согласно Валишевскому, тайные переговоры с духовником императрицы Дубянским вёл А.П. Бестужев-Рюмин, который опасался, что императрица может польститься на брак с прибывшим в Петербург Морицем Саксонским. Если бы брак с иностранным принцем состоялся, то карьера Бестужева, сделавшего ставку на фаворита Елизаветы Разумовского, была бы поставлена под вопрос. Дубянский пользовался поддержкой иерархов церкви, в частности Стефана Яворского. Став фаворитом Елизаветы, Алексей Григорьевич до самого 1757 года поддерживал во всём канцлера, но сам в политику никогда не вмешивался. Он был бы просто образцовым фаворитом, если бы не слишком поклонялся Бахусу.

Сам Алексей Петрович считал себя ревностным верующим, сознавая в то же время недостаточность этого рвения. Например, избалованный вращением в высшем обществе, он любил хорошо выпить и закусить и, естественно, поста не соблюдал. Это его, в общем-то, не особенно угнетало, но всё-таки слегка беспокоило: в глазах благочестивой императрицы Елизаветы, соблюдавшей уставы церкви, и её придворных ему не хотелось выглядеть откровенным греховником и нарушителем правил православной церкви.

Поэтому он через своего подчинённого, посланника в Константинополе Алексея Андреевича Вешнякова, обратился к «блаженнейшему и всесвятейшему архиепископу Константинополя, Нового Рима и вселенскому патриарху господину Паисию» с просьбой выдать ему «снисходительную разрешительную на мясоестие грамоту». Паисий такую грамоту выдал, и благодарный за индульгенцию Бестужев 30 июля 1745 года написал ему письмо, в котором объяснил, что к несоблюдению поста его вынудило «не лакомство и святых постов презрение», а «крайняя слабость моего здравия и последнее изнеможение» от трудов праведных. Бестужев уверял патриарха, что является искренним сыном православной церкви и что «все узаконения и определения её… признаваю и почитаю».

О «системе» Бестужева-Рюмина много говорили и современники, и его потомки. Анализируя спустя почти 270 лет описываемые здесь события, можно прийти к выводу о том, что избранный Бестужевым курс на союз России с Австрией и Англией был, очевидно, единственным, который отвечал тогда интересам Российского государства. Иного, по всей видимости, и быть не могло, потому что программа вице-канцлера вытекала из складывавшихся тогда внешнеполитических реалий. Франция, а вместе с ней Пруссия и Швеция выступали за ущемление русских национальных интересов и за «водворение московитов» в их «естественный исторический ареал», то есть за закрытие окна, прорубленного в Европу Петром I. И Бестужев, отвечая на выпады своих идейных противников, утверждавших, что его система вредна России, отвечал: «Древняя российская и толь паче государя Петра Великого система».

Конечно, «система» Бестужева-Рюмина не во всём повторяла внешнюю политику Петра Великого — наступили уже совсем иные времена, но основные принципы её — утверждение авторитета России на международной арене, защита национальных интересов страны — вице-канцлер сохранил. Во всяком случае, называя свою систему петровской, Бестужев потакал настроениям императрицы, провозгласившей курс на соблюдение предначертаний своего отца. Бестужев-Рюмин писал о своей системе так: «Сие…империю в такой кредит приведёт у что никто впредь не осмелится оную задрать; сверх того же мы сим других держав дружбу себе приобретем».

«Система» А.П. Бестужева-Рюмина не отразилась в каком-либо программном документе — её основные пункты содержались в письмах вице-канцлера к сановникам, а потом — в рескриптах и указаниях русским дипломатам за рубежом. Так в пространном письме к конференц-министру Михаилу Илларионовичу (Ларионовичу) Воронцову (1714–1767) за 1744 год он писал о том, что наибольшую опасность для России и вообще для мира в Европе представляли на данном этапе Пруссия и её король Фридрих II, который «будучи наиближайшим и наисильнейшим соседом сей империи, потому натурально наиопаснейшим, хотя бы он такого непостоянного захватчивого, беспокойного и возмутительного характера и нрава не был, каков у него суще есть…» Заключал он письмо следующими словами: «Польза и безопасность империи в том состоит, чтоб своих союзников не покидать, а оные суть морские державы, которых Пётр Первый всегда соблюдать старался и король польский, яко курфюрст саксонский и королева венгерская (то есть австрийская. — Б. Г.) — по положению их земель, которые натуральный с сею империею интерес имеют».