Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России

Обязательствами перед голштинским двором связаны были руки канцлера и в Швеции. Он настаивал на том, чтобы восстановить права Бирона на Курляндию, но Елизавета не хотела об этом и слышать и отдала Курляндию в управление принцу Гессен-Гомбургскому. Медленно продвигалось и решение главного вопроса — присоединение России к союзу морских держав, Австрии и Саксонии с целью сплочения сил против Пруссии. Императрица считала целесообразным воздерживаться от активного участия в европейских делах, а Бестужев до поры до времени тоже разделял эти взгляды. Он видел вражду Парижа и Берлина, неискренность Вены и Дрездена и не горел желанием быть на побегушках у иностранных дворов.

Ещё до своего канцлерства Бестужев-Рюмин, по всей вероятности, уже имел в голове вполне определённую программу действий, иначе он вряд ли действовал бы так уверенно и целенаправленно и на мирных переговорах со шведами в Обу, и в схватке со своими противниками, и в контактах с потенциальными союзниками. Антифранцузская направленность внешней политики России была для него очевидна, это был её фундамент, но ведь нужна была и позитивная программа.

Об этом ему из Варшавы писал и брат Михаил Петрович:

«…Мне, топ cherfrere, кажется необходимым, что если у нас ещё никакой прямой системы не принято, то чтобы вы теперь вместе с товарищем своим, принявши самую полезную для России систему, составили план и по нему поступали».

Пока Михаил Петрович был верным союзником своего брата и полностью разделял его взгляды о том, какая политика была бы на пользу России.

Свою концепцию полезной для страны системы или европейского «концерта» новый канцлер, как мы уже сообщили выше, впервые изложил в письме к своему товарищу, вице-канцлеру М.И. Воронцову, а потом развивал её в записках, письмах и докладах государыне. Эту концепцию Бестужев называл «системой Петра I», потому что полагал, что идёт по стопам великого императора, хотя историки позже назвали её системой Бестужева.

Система Бестужева явилась не только плодом его кабинетных размышлений и богатого дипломатического опыта. Она была вызвана к жизни самими событиями: в августе 1744 года Фридрих II начал вторую Силезскую войну и возобновил военные действия против Австрии. Прусская армия захватила Прагу и часть Богемии (Чехии), а потом вторглась в Саксонию. Россия имела с Саксонией оборонительный союз, но оставался в силе и союзный договор с Пруссией. Во второй раз Россия оказалась в щекотливой ситуации, но теперь петербургский кабинет и Бестужев считали необходимым предупредить агрессора и действовать в пользу Саксонии более решительно, тем более что прусские войска весной и летом 1744 года нанесли Австрии и Саксонии серьёзные поражения и приближались к русской Прибалтике.

Конечно, времена изменились, и полностью копировать политику Петра I Бестужев отнюдь не собирался. Он имел в виду следовать духу и заветам великого реформатора. Суть их состояла в том, чтобы стремиться к установлению союзнических отношений с теми государствами, с которыми Россия имела одинаковые долговременные интересы. В первую очередь канцлер относил к таким государствам морские державы Англию и Голландию, с которыми у России не было территориальных споров, связывали давние отношения и имелись общие интересы на севере Европы. Определённое значение в качестве союзника имел также и курфюрст Саксонии, одновременно являвшийся королём Польши. Бестужев-Рюмин напоминал о том, что Пётр I «неотменно желал саксонский двор, колико возможно, наивяще себе присвоять, дабы польские короли сего дома совокупно с ними Речь Посполитую польскую в узде держали». Он отлично знал и понимал, что неуправляемая шляхетская Польша легко могла стать объектом различных антирусских интриг, что история неоднократно демонстрировала.

Потенциальным союзником России Бестужев-Рюмин считал Австрию — в первую очередь потому, что Габсбурги были традиционными противниками Франции, а теперь и Пруссии, и потому были заинтересованы в мире в Центральной и Восточной Европе. Но Австрия была необходима также и для противостояния могущественной Османской империи, постоянно угрожавшей России на южных рубежах. Интересы России требуют, писал канцлер, «чтоб своих союзников не покидать для соблюдения себе взаимно во всяком случае…таких приятелей, на которых бы положиться можно было, а оные суть морские державы, которых Пётр Первый всегда соблюдать старался, король польский как курфюрст саксонский и королева венгерская (то есть австрийская Мария-Терезия. — Б. Г.) по положению их земель, которые натурально с сею империей интерес имеют».

К тайным и явным противникам канцлер вполне справедливо относил Францию и Швецию, первая из которых противодействовала усилению России, а вторая жаждала реванша за поражение в Северной войне. По отношению к Швеции, полагал он, следовало проводить спокойную, продуманную политику, не допускавшую ущемления её интересов. Он указывал также на традиционную связь этих государств с Турцией, где они «издревле весьма вредные для нас интриги… производили».

Главным стержнем своей внешнеполитической системы канцлер полагал её антипрусскую направленность. Поэтому особое внимание он уделял неприятелю пока «потаённому», а потому более опасному — Пруссии. Он отмечал агрессивный характер её внешней политики, наращивание армии и значительный территориальный прирост — особенно с приходом к власти Фридриха И. Верить слову или даже подписанному с Берлином договору, говорил он, никоим образом нельзя — это доказала вся вероломная внешняя политика прусского короля, а потому никакой союз с ним не возможен и опасен.

Это не было утрированием фактов, Бестужев был реальным политиком, и он знал, что говорил. Пруссия разжигала костёр войны не только в Европе, она интриговала в Польше, Турции и Швеции, и цели, преследовавшиеся прусской дипломатией в этих странах, противоречили интересам и Австрии, и России. И в этом, пожалуй, был главный мотив сближения Петербурга с Веной.

Предупреждая об опасности, исходившей для России от Франции, Пруссии и Швеции, канцлер не исключал поддержания с ними нормальных дипломатических отношений.

Сейчас, на расстоянии веков, можно сказать, что система Бестужева-Рюмина, конечно же, была далеко не безупречной. Теперь очевидно, что он переоценивал общность интересов России с названными им странами-союзниками, особенно с Англией. По всей видимости, Бестужев отдавал дань распространившейся в Европе идее «регулярного государства» Г. Лейбница, согласно которой государственный механизм должен был быть систематизирован и приводиться в движение, как в часах. Не секрет, что эти механистические системы были слишком жёсткими и нединамичными, плохо приспособленными к текущим изменениям обстановки, хотя и позволяли добиваться поставленных целей без риска серьёзной конфронтации с партнёрами. После 20 лет бессистемности внешней политики России система Бестужева-Рюмина работала и приносила свои плоды.