Альфред Штекли - Томас Мюнцер

Тибурций доказывал, что с богословской точки зрения призывы Мюнцера урезать доходы клириков очень вредны. Да избегнут жители Цвиккау дьявольских соблазнов и по-прежнему, как в добрые старые времена, не жалеют денег для матери церкви!

Так вот чего они страшатся! Если народ прозрит, то церковь лишится богатств, льгот, привилегий. «Нищенствующие» монахи, лицемерно восхваляющие бедность, вкривь и вкось толкуют евангельские тексты лишь бы отстоять свое право на жирный кусок. Они пуще черта боятся бедности.

«Если бы жизнь в бедности, — заявляет Тибурций, — соответствовала Евангелию, то тогда бы царям не дозволено было владеть сокровищами мира. Если истинный христианин обязан отказаться от всякого богатства, как этого требует Мюнцер, то ведь тогда все пастыри, и все верующие, и князья, и цари должны сделаться нищими!»

Теперь народ воочию убедится, за какие блага так цепко держатся попы! А что касается богословия, то, пожалуйста, Томас готов померяться силами с Тибурцием. Тот поклоняется маммоне, а не истине! Мюнцер вызывает его на диспут.

Предчувствуя поражение, Тибурций от спора отказался. Францисканцев провожали на улицах свистом. Взбешенный Тибурций захлебывался от угроз: Мюнцер, верно, забыл, что за спиной здешних миноритов стоит весь их могущественный орден. Орден беспощадно раздавит врага!

На угрозы Томас ответил насмешкой. Он не боится монахов — пусть их будет хоть целая толпа, разъяренных и диких, мечтающих схватить его, растерзать, изничтожить! Хоть целая толпа!

Бурным и жарким было лето. В пылу полемики Лютер провозгласил, что против врагов Германии надо применить силу: «Если паписты будут продолжать упорствовать в своем бешенстве, то, на мой взгляд, остается только одно — император, короли и князья должны обратить против этой чумы оружие и решить тяжбу не словами, а мечом. Воров мы караем виселицей, разбойников — плахой, еретиков — костром. Почему же нам тогда не расправиться силой оружия с этими апостолами разврата — с кардиналами, попами и всем римским Содомом, который губит церковь господню, и не омыть нам наших рук в их крови!»

Наконец-то! Мюнцер всей душой радовался за Мартина. Время колебаний прошло — настало время действий. Тяжело Лютеру давалось решение, но теперь и он понял, что одной проповедью ничего не достигнешь. Царство Антихриста будет сокрушено, и не словом божьим, а руками людей!

В ратушу со всех сторон полетели тревожные сообщения: речи Мюнцера находят горячий отклик среди жителей предместий. Там поговаривают, что хватит спорить с папистами, пора гнать их в три шеи. Отцы города стали проявлять озабоченность. Не слишком ли далеко заходит магистр Томас в своих нападках на духовенство? Не перешагнул ли он черты, которая отделяет борьбу с недостойными клириками, позорящими свое звание, от борьбы с церковью вообще? Наиболее проницательные из членов магистрата заметили, что не одна только резкость выражений отличает Мюнцера от виттенбергских профессоров. Новый проповедник — человек беспокойный. Другое дело — Эгран! Как о нем не пожалеть! Ему послали письмо и напомнили, что он обещал вернуться. Но Эгран не торопился. Он нужен в Цвиккау? С Мюнцером уйма хлопот? Эгран выдвинул несколько условий. Он не хочет столоваться при церкви, но готов разделять трапезу с какой-нибудь приличной семьей. Из-за слабости здоровья ему в тягость подниматься зимой чуть свет. Он надеется также, что ему разрешат в будни по утрам не читать, проповедей. Совет согласился на все, лишь бы Эгран приехал обратно.

Считая, что Мюнцер слишком крут с монахами, члены магистрата просили его умерить свой пыл. Если он будет продолжать в том же духе, то в городе возникнут беспорядки: наслушавшись Мюнцера, чернь примется громить монастыри. Разве этого требует новая вера? Разве этому учит доктор Мартин? Конечно, он не одобрит таких крайностей. Не одобрит? Мюнцер был уверен в обратном. Ну что же, если их интересует мнение Лютера, он напишет ему.

Он подробно рассказывал о событиях в Цвиккау, говорил о Лютере с глубоким уважением, называл его «образцом и светочем друзей господних». Он, Мюнцер, готов и впредь вместе со своими товарищами, учителями Греческой школы, которые его поддерживают, как пером, так и словом сражаться против засилья монахов. Он до конца разоблачит их перед народом и найдет средства, чтобы они замолкли. Впереди нелегкий путь: «Тяжелые споры предстоят мне, но я твердо надеюсь, что бог решит каждый из них при помощи твоих советов и советов всех христиан».

С нетерпением ждал он ответа. Мартин теперь, разумеется, благословит самую решительную борьбу. Письмо Лютера его поразило. Ладно скроенные фразы, приправленные похвалами, не могли скрыть главного: Лютер призывал к умеренности.

Трудно было понять, что произошло с Мартином. Разве он сам всего несколько недель назад не призывал обратить оружие против папистов? Неужели ему изменило мужество?

Томас долго сидел над письмом в тягостных и горьких раздумьях.

Никлас Шторх, высокий, жилистый человек, был уже немолод. Он много повидал на своем веку. Уроженец Цвиккау, Шторх происходил из семьи потомственных сукноделов. Дед был даже членом магистрата, отец мастером, а самому ему не повезло. Люди, разбогатевшие на рудниках, оттеснили других мастеров. Семья Шторха утратила свое былое влияние. С ранних лет Никласу, умелому ткачу, пришлось работать на хозяина. Он долго бродил по Германии, жил в Чехии Поговаривали, что именно там Шторх и набрался крамольных мыслей. Он люто ненавидел попов и уверял, что нынешнее разложение клира на руку Антихристу и необходима новая вера. Среди рабочего люда Шторх пользовался огромным уважением. Он обладал редким красноречием.

— Давно пришла пора избавиться от монахов и попов. Скажите-ка, кому от них польза? Бездельники лишь проживают со своими мерзкими наложницами наше добро. Вечером они набивают брюхо яствами, упиваются вином и тешатся с полюбовницами, а утром, едва держась на ногах, читают проповеди и творят молитвы. Повсюду они ведут себя одинаково — как кудесники и фигляры. Разодетые, словно куклы, в шелк и бархат, они колдуют у алтарей. Они то „бормочут себе под нос, то оглашают церковь ревом. Они кривляются, как обезьяны, бьют поклоны, простирают руки к небу. Каждый свой жест они сопровождают совершенной тарабарщиной. Во время службы употребляют только латынь. Люди не могут понять, что к чему. А попы извлекают из этого выгоду. Они постоянно требуют денег. И горе несчастному, если он не держит кошелек для них открытым. Тогда они грозятся, что его не впустят в царствие небесное. Они лгут, уверяя, что чем больше человек отдаст церкви, тем угодней он будет богу.