Альфред Штекли - Томас Мюнцер

Семнадцатилетним юношей он направился в Лейпциг и записался в университет. Занятия философией и теологией перемежались с изучением медицины. Его врачебные познания были настолько велики, что кое-кто предпочитал за советом обращаться к нему, а не к лекарям. Смысл жизни он видел в служении людям и, выбирая окончательно путь, колебался — исцелять тела человеческие или души?

Кипучая энергия переполняла все его существо. Нет, он не создан для роли отшельника иль созерцателя! Он страстно любил книги, но еще больше любил людей. В его натуре редкая усидчивость сочеталась с крайней непоседливостью. Он целыми днями проводил за латинскими книгами, но никогда не мог долго находиться на одном месте. Ученые трактаты — это еще не главное. В них лишь крупицы настоящей жизни, а сама она, горькая и радостная, бесконечно сложная и простым-простая, — на больших дорогах, в прокопченных избах, на сходках мастеровых и в дешевых шинках, где рабочий люд, пропивая последний грош, выкладывает свои горести и свои надежды.

Сызмальства Томас любил странствовать. Мир так велик! Он то и дело оставлял свои занятия, чтобы отправиться в путь. Он не брал с собой почти никаких вещей, но носил много разных выписок и черновиков. А если случалось раздобыть любопытные книги, его дорожный мешок становился совсем тяжелым. По виду он ничем не отличался от бродячих школяров, которые в изобилии ходили по стране, — невзрачный, среднего роста, скромно одетый парень с немного скуластым, как тогда говорили, «скифским лицом». Он нигде не был лишним — ни в кругу спорящих рудокопов, ни на крестьянской свадьбе, ни у костра хвастливых ландскнехтов. Он быстро сходился с людьми, писал неграмотным письма, ухаживал за больными. Незнакомые пускали его ночевать, делились с ним ломтем хлеба или кружкой пива. Много друзей у него было среди книгонош и печатников. Временами, чтобы подработать, он поступал корректором в типографию.

Он оставлял за своими плечами десятки городов и сотни деревень. Сколько он слышал гневных речей и горьких жалоб!

Господа совсем потеряли стыд: они силой принуждают мужика на себя работать, увеличивают барщину, изобретают новые поборы, они хотят всех превратить в крепостных! Люди, словно скотина, питаются травой или грызут кору, а господа, ограбив собственных подданных, предаются разгулу. Они только и делают, что обжираются и пьянствуют, сломя голову носятся за дичью и травят посевы.

Князья сидят в своих замках за толстыми стенами и широкими рвами. Что видит бедный люд от правителей, кроме гнета и зла? Господин может в любое время заставить мужика делать все, что ему заблагорассудится. Нет ни одного дня ни зимой, ни летом, когда крестьянин спокоен, что на него не взвалят какую-то работу. Раньше он обязан был пахать, жать и косить, теперь должен еще нарубить и доставить в замок дров, возить навоз и сено. Над господским льном мучается вся семья: вырасти его, высуши, растрепи, увяжи в тюки. Малых детей и тех побоями принуждают работать.

Избави бог, барин задумает строиться — бросай все и вози ему известь, камень и тес. В страдную пору гонят по грибы, за можжевельником иль барбарисом. Крестьяне находятся в большем рабстве, чем иудеи у фараона: те хоть получали за подневольный труд достаточно еды и могли спать по ночам.

Господин тешит себя охотой, а ты до утра лежи в лесу, подкарауливая зверя, расставляй силки или участвуй в облавах. Коль что не так, охотники сгоряча немилосердно отделают тебя дубинками. Даже в праздник нет отдыха: то велят доставить на рынок зерно, бочки с вином, то посылают гонцом чуть ли не на край света. И все делай не только даром, но и на собственной лошади!

Мужика не считают за человека. Он не волен ни распоряжаться своим имуществом, ни выбрать невесту по сердцу. И часто после свадьбы неутешно рыдает новобрачная: право первой ночи принадлежит господину.

Надо подать прошение — сколько ни бейся, не возьмут твоей бумаги, пока не дашь взятки. Не можешь поставить кому следует кружку вина или кувшин пива — будешь напрасно обивать пороги. К господину тебя не пустят. Прождешь до глубокой ночи, а потом скажут, чтобы ты пришел в следующий раз. И так будут изводить неделя за неделей.

Нет правого суда. Будь чист, как Христос, тебя все равно ждет один крест. Восторжествует любая кривда, если враг твой с умом сделал подношения: советнику — золотое кольцо, возлюбленной его супруге — ожерелье к празднику, писарю — серебряную деньгу.

Сотни чинов вокруг, которые только тем и занимаются, что ставят капканы на бедного человека и высматривают, под каким бы предлогом оттягать у него имущество.

Кто только не душит мужика налогами и поборами! Император, князья, духовенство, рыцари — все они живут за счет его пота и крови. Отдай десятину церкви, внеси плату за свой клочок земли, плати за каждый шаг: хочешь жениться — плати, продаешь надел — плати, сдохнешь — будут платить наследники! Управитель заберет оружие умершего и одежду какая понарядней, а сеньор возьмет лучшую голову скота. Еще при жизни хозяина следят, чтобы он ее не продал и не заложил, — она как «посмертный побор» должна достаться господину. Ему ничего не стоит сказать, что скотина, которую привели, не лучшая, и, не возвращая первой, требовать другую.

Не в диковинку, когда детям не позволяют даже убрать хлеб, посеянный умершим отцом, их сгоняют с земли, чтобы отдать участок на более выгодных условиях. Крестьянин, уступая поле другому, обязан отвалить сеньору до трети всей недвижимости — не возьмут только порубленного на куски мяса и раскроенного сукна.

Куда ни посмотришь, почти все леса захвачены монастырями и замками. Господа подделывают грамоты, уничтожают межевые камни, пускаются во все тяжкие, чтобы прибрать к рукам владения общины. То барин велит пасти все свое стадо на лугах, принадлежащих деревне, то отрежет часть общинного леса и запретит мужикам выгонять туда свиней.

Нельзя крестьянину подстрелить и вепря, который портит посевы. Раньше хоть для жены, коль она на сносях, можно было наловить рыбы, теперь не разрешают и этого. Рыцари и монахи объявляют угодья своей собственностью и жестоко карают за каждый пустяк: бедняге, который в господском ручье наловил себе раков, палач отсек голову!

Стоит кому-нибудь возроптать, как его тут же нарекают бунтарем. С бунтарями разговор короток: палачи не зря получают жалованье — они жгут щипцами и колесуют, выкалывают глаза, четвертуют, отрезают носы и уши.

Нигде не найти заступника! Господин за высокое покровительство и защиту от неприятельских набегов тянет с мужика «охранные деньги», а сам обдирает его хуже любого турка!

Томас не из тех, кто может спокойно относиться к бедам народа. Но что же делать? Одни крестьяне отвечают, что скоро всевышний заставит господ уменьшить повинности и снизить платежи: нельзя у бедного человека отбирать почти все, он должен иметь возможность прокормить себя и своих детей. Другие, оглядываясь — нет ли поблизости подозрительных, шепотом произносят опасное и полное надежды слово: «Башмак!»