Альфред Штекли - Томас Мюнцер

Это случилось 13 июня, когда крестьяне разошлись по домам, а горнорабочие вернулись на рудники. Стражник был бледен от волнения. Он хотел говорить непременно с Мюнцером. Он выпалил все залпом: шультейс и шоссер задумали чудовищное предательство! Находясь в замке, он случайно слышал, как Никель Рюккерт, шультейс, излагал шоссеру свой коварный замысел. Он упрекал Цейса в попустительстве злодеям и грозился донести герцогу. В подвал заперли одного Кнаута. А остальные преступники как ни в чем не бывало разгуливают на свободе. Конечно, в открытую непокорных уже не одолеть. Поможет хитрость. Все продумано до мелочей. Рюккерт и Цейс призовут на помощь деревенских парней. Их снабдят оружием. Одновременно члены магистрата будут потребованы в замок. Там шультейс и шоссер прикажут им немедля схватить всех, кто на примете. Теперь они уже не смогут оправдываться своим бессилием — к их услугам куча дюжих парней, которые кому угодно свернут шею.

Мюнцер бросился к ближайшей церкви — предателям не удастся застигнуть их врасплох! — стремительно влез на колокольню и зазвонил в колокола. Тревожный гул набата всполошил весь город. К оружию! К оружию!..

На улицы высыпали люди. Голос Мюнцера гремел над толпой. Поднимайтесь все! Женщины и девушки не должны отставать от своих братьев и мужей. Вилы, косы и цепа тоже оружие!

Никель Рюккерт, услышав набат, побежал к замку. У него перед носом захлопнули ворота. Куда он так торопится, любезный шультейс? На кого он покидает своих горожан?

Он пустился наутек. Его поймали на кладбище. Он испуганно пялил глаза. Чего от него хотят? Ему закричали в ответ: пусть он не крутит, а скажет коротко и ясно, будет ли противиться Евангелию, или согласен его защищать? О, если бы им попался еще и шоссер!

Рюккерт был ни жив ни мертв. Перед глазами у него целый лес рогатин и пик. Еще одно должностное лицо умрет в Альштедте насильственной смертью? От страха подкашивались ноги. Он готов был поклясться в чем угодно, лишь бы его отпустили. Уже кто-то потянул его за полу кафтана. Он взмолил о пощаде. Он совсем не враг Евангелия. Ему велели присягнуть. Он поднял пальцы и поклялся.

Внезапное нападение было теперь исключено. Однако кто знает, что замышляют враги? Может быть, Цейс ждет от герцога подкреплений?

Мюнцер тут же вспомнил о мансфельдских рудокопах. Петер Бэр с товарищами, не задумываясь, поспешат на подмогу.

Городок походил на военный лагерь. Женщины составили целый отряд. Их собрала Оттилия. В ушах Томаса все еще гудел набат. Охваченный волнением и жаждой борьбы, он писал мансфельдцам призыв о помощи: «Время пришло, не мешкайте, братья! Мы обагрим наши руки кровью тиранов!»

Вооруженные люди не расходились. Всю ночь на улицах горели костры.

На рассвете в Альштедт пришли рудокопы. Кувалды и кирки в сильных руках были опасней алебард и мечей. Горняки никому не грозили. Петр Бэр, который их привел, сказал, усмехнувшись:

— Мы просто явились посмотреть, не напал ли кто на магистра Томаса и не причиняют ли альштедтцам вреда за верность Евангелию.

Цейс тут же сообразил, в сколь тяжелое положение он себя поставил. Мужики, собранные в замке, увидя рудокопов, стали осаждать его вопросами. О каких немногих смутьянах говорил он, когда поднялась вся округа? Зря шоссер их морочит — они все равно не будут подставлять шею под обушки горняков. Чего ради должны они уготовить своим бабам вдовью долю?

Надежда на крестьян была плоха. Но что, собственно, произошло? Ведь он, шоссер, не давал ни малейшего повода для тревоги. Крестьянам Цейс велел разойтись по домам, а сам послал в магистрат спросить, почему били в набат.

Видно, шоссер готов идти на попятную. Он отказался от мысли похватать всех «маллербахских злодеев», но этого мало — он должен освободить Кнаута! Шоссеру обещали неприкосновенность и приглашали его в ратушу. Однако если это ему неудобно, то представители общины согласны прийти к нему. Цейс предпочел последнее.

На вопрос о причине тревоги шоссеру отвечали, что враги уже давно грозились напасть на город. А вчера невдалеке от ворот были замечены вооруженные всадники. Опасаясь внезапного налета, альштедтцы ударили в набат. Похоже, что Цейс не доверяет магистрату, раз держит в тюрьме Килиакса Кнаута, одного из его членов.

Советники не осмелились говорить с Цейсом начистоту. Это взял на себя Мюнцер. Ему известно, что замышляли шультейс и шоссер. Они хотели набить узниками подземелье. Не бывать этому! Пора перестать смотреть на альштедтцев, как на смутьянов. Злодеи не они, а те, кто своим произволом вынуждает народ ради самообороны прибегать к силе. Союз, на верность которому они поклялись, преследует цели, согласные с библией, — он создан, чтобы защищать праведных от утеснений злых.

Шоссер должен понять, что гонения и кары только раздуют пожар. Соседи не покинут альштедтцев в беде. Так неужели князья из-за сожженной часовни рискнут начать войну со своими подданными? На вертеп сатаны обрушилось законное возмездие. И удивительно, что Цейс надумал быть заодно с безбожными живодерами и плутами. Он не видит, к чему это приведет?

Шоссер признался, что вся затея с вызванными в замок мужиками — дело рук шультейса.

Но что делал сам шоссер? Если сейчас собственной властью он не отваживается освободить Кнаута, то должен добиться разрешения на это от герцога. Мюнцер из самых добрых чувств советует Цейсу отправиться в Веймар, убедить Иоганна, как несправедливо и опасно требовать наказания людей, ратующих за правое дело.

Совет был настойчивым, и Цейс внял ему. В Веймаре он Иоганна не застал и, напрасно прождав два дня, решил возвращаться. Превосходная отговорка, чтобы не брать на себя ответственность за освобождение Килиакса.

Но Мюнцер отказался ждать. Цейс не привез ответа? Тем лучше! Значит, он сам освободит пленника. Шоссер опять колеблется? Ему не мешает помнить, что мансфельдцы еще в городе. Сдержанный народ, но и они начинают терять терпение. Или шоссер хочет, чтобы его замок постигла судьба маллербахской часовни?

Цейс сдался. Он приказал отпереть подвал и выпустить узника. В воротах Кнаута встретили радостными возгласами. Брат Томас, как всегда, оказался прав. И вот Килиакс снова среди друзей.

В городе стало тихо. Мансфельдцы ушли домой, вилы и косы, схваченные, когда гудел набат, вернулись в сараи и хлева. Однако Цейс видел, что Мюнцер продолжает свое дело. В Альштедте то появлялись, то исчезали какие-то подозрительные люди: разбитные крестьянские парни, мелочные торговцы, книгоноши, скоморохи, бродячие проповедники. Дню они предпочитали ночь, светлым горницам — закрытые ставни, громким спорам — недолгие беседы с глазу на глаз. Они пробирались по задворкам, избегали встреч с властями и скрывались незаметно, словно призраки.