Иона Якир - КОМАНДАРМ Якир. Воспоминания друзей и соратников.

- Сколачивайте и тренируйте штабы. Без хороших штабов вы будете как без рук, - дружески советовал он.

Наступила весна 1937 года. То там, то тут стали арестовывать командиров, о которых мы никогда ничего плохого не слыхали. Из уст в уста шепотом передавались слухи - один нелепее другого - о каких-то заговорах и шпионских злодеяниях. Люди ходили понурые, подавленные, держались отчужденно...

В таких условиях собрался XIII съезд Коммунистической партии Украины. На съезде мы узнали о преступной будто бы деятельности группы видных военачальников во главе с Михаилом Николаевичем Тухачевским. Это сообщение на всех делегатов произвело удручающее впечатление. Никто не хотел верить, и вместе с тем, как же не верить, если это уже не слухи, а сведения официальные и, значит, достоверные... Что же все-таки происходит? Неужели на руководящих постах в Красной Армии оказалось сразу так много врагов?

Иона Эммануилович сидел в президиуме съезда. Как не бывало его обычной жизнерадостности, исчезла добрал улыбка. Лицо печально, задумчиво. Он часто вставал из-за стола и шагал по сцене, будто не находил себе места.

Съезд еще не закончился, а уже поползли слухи о том, что Якир отзывается с Украины и назначается командующим каким-то другим военным округом. Многих, в том числе и меня, охватило предчувствие надвигающейся беды. Почему Якира отзывают так внезапно? Неужели и он, такой прекрасный коммунист, любимец бойцов и командиров, причастен к какой-то никому неведомой преступной деятельности врагов народа?..

Предчувствие не обмануло нас. Иона Эммануилович уехал из Киева до окончания работы съезда. А через несколько дней мы узнали, что он арестован.

Начались массовые аресты в штабе округа, потом стали исчезать командиры корпусов, дивизий, старые политработники, директора предприятий, инженеры, руководители партийных организаций...

Атмосферу всеобщей подозрительности усиленно нагнетал только что назначенный к нам в округ Щаденко. Помню, на одном из служебных совещаний в Киевском Доме офицеров Щаденко, в отличие от других, был наигранно бодрым, веселым, во время перерывов расхаживал по помещениям, подозрительно ко всем присматривался, прислушивался к разговорам, будто хотел что-то «уловить », кого-то «разоблачить». Это бросалось в глаза. Завидев Щаденко, многие командиры прекращали беседы и расходились.

В числе других был арестован мой старый начальник командир корпуса П. П. Григорьев. По этому случаю немедленно созвали дивизионный митинг. На митинге я, не выдержав, прямо заявил, что не верю в виновность Григорьева, и выразил надежду, что в органах безопасности скоро во всем разберутся и невинных людей выпустят на свободу.

Увы, это выступление обошлось мне дорого. Сначала меня отстранили от командования дивизией, потом исключили из партии, а затем арестовали и отправили на Колыму... Мне еще относительно повезло: в марте 1941 года я был реабилитирован и получил возможность защищать Родину в Великой Отечественной войне.

Война, навязанная нам немецкими фашистами, как известно, многому нас научила. Эта учеба не прекращалась ни в дни поражений, ни в дни побед. Командуя дивизией и армией, я использовал тот опыт, который накопил в предвоенные годы в «школе Якира». И я, и другие мои боевые товарищи всегда приходили к выводу: если бы сохранились те кадры, к которым принадлежали Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк и другие, - все те, кого мы потеряли в 1937 году, мы несомненно имели бы меньше неудач и, возможно, быстрее и не с такими большими потерями разгромили бы немецко-фашистские орды.

На фронте я часто вспоминал советы Ионы Эммануиловича. Они звучали в душе как завещание:

- Хочешь овладеть военным искусством - умей добиваться победы с малыми потерями в людях и технике; находи выход из любой сложной обстановки; досконально знай все средства борьбы и полностью используй их в интересах боя; не поддавайся слабости и страху сам и огради от этого своих подчиненных.

Многому и многих научил Иона Эммануилович Якир. Но не всем пришлось воспользоваться этой учебой в Великую Отечественную войну. Великое спасибо партии за то, что она восстановила доброе имя невинно осужденных и погибших, за то, что возвратила права гражданства и честь их близким и родным, долгое время носившим на себе зловещее клеймо «врагов народа».

Инженер-полковник В. Я. Абель

В июле 1938 года я, как и многие другие, оказался в Каргопольских лагерях для заключенных. Кадровый военный инженер, старый член партии, я воспринял случившееся, как ошибку, как ужасное недоразумение.

Находясь в лагерях, я узнал о начале Великой Отечественной войны и сразу же послал в Москву - через начальника лагеря - заявление с просьбой отправить меня на фронт. А пока прочитывал от строки до строки попадавшие к нам газеты и внимательно слушал по радио сводки Совинформбюро. В этих сводках встречал названия знакомых мест, где раньше служил, где строил укрепления, и с волнением и болью в сердце убеждался, что эти укрепления уже перешагнули или обошли гитлеровские орды, хотя, по моим предположениям, перешагнуть эти рубежи было не так-то легко и просто.

На фронт, к сожалению, меня не взяли: все еще не доверяли «врагу» или «вредителю» - даже не знаю, какой ярлык был приклеен мне.

Что же собой представляли укрепленные районы, судьба которых так волновала меня в начале войны?

В 1931 году я был членом комиссии Реввоенсовета СССР по укреплению Севера. В августе поступил приказ сдать дела на Севере, срочно выехать на Украину, в Киев, и помочь там начальнику инженерных войск РККА Николаю Николаевичу Петину.

В Украинском военном округе строились тогда пять укрепленных районов: Коростеньский - в районе города Коростеня; Центральный Украинский - с центром в городке Бар; Каменец-Подольский; Тираспольскнй - вдоль румынской границы; Киевский - для полукруговой обороны Киева, своими флангами этот район упирался в Днепр.

Каждый район тянулся по фронту более чем на 30- 40 километров и имел глубину в пять и более километров. По тому времени районы представляли собой стройную и мощную систему укреплений, оборудованных долговременными железобетонными огневыми точками с тяжелыми пулеметами и пушками. Стрельба могла производиться через амбразуры, прикрытые броневой сталью и броневыми заслонками. Огневые точки оборудовались разных типов, даже двухэтажные - с нижними помещениями дли бойцов.

Не буду приводить расчетов, но отмечу, что прочность наших огневых точек была выше финских, французских и германских. Даже авиационная бомба весом до одной тонны при прямом попадании не могла полностью разрушить точку.