Лоуренс Аравийский - Семь столпов мудрости

Наконец почти через час я услышал пыхтение паровоза. Он был явно неисправен, и слишком тяжелый груз на подъеме оказался ему не под силу. Я припал к земле за своим кустом, когда состав стал медленно выползать из южной выемки и наконец прогремел над моей головой, подходя к дренажной трубе. Первые десять открытых вагонов были до отказа забиты солдатами. Однако времени для выбора опять не оставалось, и, когда паровоз оказался прямо над миной, я прижал рукоятку подрывной машинки. За этим ничего не последовало. Я четырежды поднял и опустил рукоятку.

Взрыва по-прежнему не было, и я понял, что стою на коленях на голой насыпи, у всех на виду, а поезд с турецкими солдатами проползает мимо в каких-нибудь пятидесяти ярдах от меня. Куст, который раньше казался высотой с фут, словно уменьшился до фигового листа, и, таким образом, я оставался единственным четко различимым предметом на окружающей местности. За мной на две сотни ярдов простиралась открытая долина; до укрытия, в котором меня ждали мои арабы, недоумевая, что со мной происходило, было не близко. Пытаться бежать было совершенно невозможно, так как турки сразу же повыскакивали бы из вагонов и прикончили нас всех. Если бы я сидел спокойно, то оставалась надежда на то, что на меня не обратят внимания, приняв просто за случайного бедуина.

Поэтому я неподвижно сидел на месте, считая минуты оставшейся жизни, пока мимо тянулись восемнадцать платформ, три товарных вагона и три классных с офицерами. Задыхавшийся паровоз вздыхал все реже и реже, и меня не оставляла мысль о том, что в следующий момент он развалится. Солдаты почти не обращали на меня внимания, но офицеров моя фигура явно заинтересовала, и они, выйдя на площадки своих вагонов, смотрели в мою сторону, указывая на меня пальцем. Я помахал им рукой, нервно улыбаясь и чувствуя, как мало был похож на простого пастуха в своей одежде из Мекки и с витым золотым обручем на голове. Возможно, я был обязан своим спасением пятнам грязи на одежде, дождливой погоде да их невежеству. Задняя площадка тормозного вагона медленно исчезала в северной выемке.

Когда он скрылся из виду, я вскочил на ноги, закопал провода и зайцем помчался в гору, где мог почувствовать себя в безопасности. Там я перевел дух и, оглянувшись, увидел, что поезд все-таки остановился. Он простоял почти час в пятистах ярдах от мины, пока механик поднимал давление пара в котле паровоза, а тем временем офицерский патруль вернулся к тому месту, где видели меня, и тщательно обыскал все вокруг. Однако провода были спрятаны надежно, и они ничего не обнаружили. Паровоз снова собрался с силами и вскоре ушел.

Мифлех был в отчаянии и даже думал, что я намеренно дал поезду уйти, а когда серахины узнали истинную причину, они заметили: «Нам не везет» – и с исторической точки зрения были правы. Но они придавали этим словам значение пророчества, и я саркастически припомнил им их храбрость на мосту неделю назад, намекая на то, что племя могло бы предпочесть охрану верблюдов. Немедленно поднялся страшный шум, серахины яростно напустились на меня, а воины из племени бени сахр встали на мою защиту. На шум прибежал Али.

Когда мы угомонились, первоначальное уныние наполовину позабылось. Али благородно поддержал меня, хотя бедняга был синим от холода и весь дрожал в приступе лихорадки. Он, задыхаясь, заметил, что их предок Пророк наделил шерифов даром провидения и поэтому он, Али, знал, что везенье возвращается. Слышать это им было приятно, и моим первым вкладом в будущую удачу было то, что я под дождем, не имея никакого другого инструмента, кроме кинжала, вскрыл корпус подрывной машинки и еще раз убедился в том, что электрическое устройство работало правильно. Мы вернулись к своему бдению у проводов, но ничего не происходило, и с наступлением вечера снова слышались громкие, пронзительные крики посреди всеобщего ворчания. Поезда все не было. Все кругом слишком промокло, чтобы можно было разжечь костер и приготовить еду. Единственным нашим запасом была верблюжатина. В ту ночь сырое мясо никого не соблазняло, и, таким образом, все наши животные дожили до следующего дня.

Али лежал на животе, пытаясь усмирить свою лихорадку. Его слуга Хазен отдал хозяину свой плащ, чтобы он мог накрыться потеплее. Я также не остался в стороне. Едва я приютил Хазена под своим плащом, как обнаружил, что по нему заползали мириады паразитов. Оставив ему плащ, я спустился по склону, чтобы подсоединить подрывную машинку, и после этого провел всю ночь там, на насыпи, один, под пение телеграфных проводов, даже не думая о том, чтобы уснуть, – так мучителен был холод. За долгие часы ничего не произошло, а мокрый рассвет показался мне еще более невыносимым, чем обычно. Мне были до смертельной тошноты отвратительны Минифир, железные дороги, ожидание и подрыв поездов. Я поднялся наверх, в расположение основной части отряда, когда на полотне железной дороги показался утренний патруль. Небо чуть посветлело. Проснулся Али, чувствовавший себя гораздо лучше, и нас ободрил его воспрянувший дух. Невольник Хамуд накануне нарезал из мокрого хвороста палочки и, спрятав на своем теле под одеждой, продержал их там всю ночь. Они стали почти сухими. Мы срезали несколько тонких полосок с куска динамита, и его горячее пламя позволило разгореться костру, а сухуры тем временем быстро закололи чесоточного верблюда, лучшего из оставшихся наших верховых животных, и принялись траншейными лопатками рассекать его на порции.

В этот самый момент наблюдатель с северного поста прокричал о приближении поезда. Забыв про костер, мы, задыхаясь, совершили бросок в шестьсот ярдов вниз по склону и дальше к нашей прежней позиции. Из-за поворота с громким свистом приближался поезд – великолепный состав с двумя паровозами и двенадцатью пассажирскими вагонами, на всех парах преодолевавший подъем. Я подорвал мину под первым ведущим колесом первого паровоза. Грянул ужасающий взрыв. Мне в лицо ударила черная земля, я почувствовал, как меня подхватил смерч и опустил обратно, с разорванной до плеча рубахой, а по руке из длинных рваных царапин стекала, капая на землю, кровь. Между моими коленями лежала подрывная машинка, смятая под искореженным железным листом, покрытым сажей. Прямо передо мной валялась ошпаренная кипятком, дымящаяся верхняя половина человеческого тела. Сквозь пар и пыль от взрыва я посмотрел наверх, и мне показалось, что на первом паровозе вообще не было котла.

Я тупо подумал, что пора поспешить на помощь, но, едва пошевелившись, почувствовал сильную боль в правой ноге и понял, что могу двигаться, только сильно хромая; к тому же не проходило головокружение. Вскоре голова моя пришла в порядок, и я заковылял в направлении верхней долины, откуда арабы вели беглый огонь по переполненным вагонам. Снова закружилась голова, но я подбадривал себя, не переставая твердить по-английски одну и ту же фразу: «О, лучше бы этого не случилось».