Алексей Брусилов - Мои воспоминания. Брусиловский прорыв

9) Особые выражения, употребляющиеся как обязательные для ответов одиночных людей и команд вне строя и в строю, как, например, «так точно», «никак нет», «не могу знать», «рад стараться», «здравия желаю», «покорно благодарю» и т. п. заменяются общеупотребительными: «да», «нет», «не знаю», «постараемся», «здравствуйте» и т. п.

10) Назначение солдат в денщики отменяется. Только в тех случаях, где нет возможности найти на стороне прислугу, разрешается офицерам, военным врачам, чиновникам и духовенству иметь вестового для личных услуг, назначенного по обоюдному соглашению вестового и лица, к которому он назначается, с платой по соглашению, но не более одного вестового на каждого из указанных лиц.

11) Вестовые для личных услуг не освобождаются от боевой службы.

12) Обязательное отдание чести как отдельными лицами, так и командами отменяется. Для всех военнослужащих взамен обязательного отдания чести устанавливается добровольное приветствие. Примечание 1. Отдание воинских почестей командами и частями при церемониях, похоронах и т. п. случаях сохраняется. Примечание 2 . Команда «смирно» остается во всех случаях, предусмотренных уставами.

13) В военных округах, не находящихся на театре военных действий, все военнослужащие в свободное от занятий службы и нарядов время имеют право отлучаться из казармы и с кораблей в гавани, но лишь осведомив об этом соответствующее начальство и получив надлежащее удостоверение личности.

В каждой части должна оставаться рота или вахта, и, кроме того, в каждой роте, сотне, батарее и т. п. должна оставаться еще и ее дежурная часть. С кораблей, находящихся на рейдах, увольняется такая часть команды, которая не лишает корабля возможности, в случае крайней необходимости, немедленно сняться с якоря и выйти в море.

14) Никто из военнослужащих не может быть подвергнут наказанию или взысканию без суда. Но в боевой обстановке начальник имеет право под свою личную ответственность принимать все меры, до применения вооруженной силы включительно, против не исполняющих его приказаний подчиненных. Эти меры не почитаются дисциплинарными взысканиями.

15) Все наказания, оскорбительные для чести и достоинства военнослужащего, а также мучительные и явно вредные для здоровья не допускаются. Постановка под ружье отменяется.

16) Применение наказаний, не упомянутых в уставах дисциплинарных, является преступным деянием, и виновные в нем предаются суду. Точно так же должен быть предан суду всякий начальник, ударивший подчиненного в стою или вне строя.

17) Никто из военнослужащих не может быть подвергнут телесному наказанию, не исключая отбывающих наказания в военно-тюремных учреждениях.

18) Право назначения на должность и, в указанных законом случаях, временного отстранения начальников всех степеней от должностей принадлежит исключительно начальникам. Точно так же они имеют право отдавать распоряжения, касающиеся боевой деятельности и боевой подготовки части, ее обучения, специальных ее работ и инспекторской и хозяйственной части. Право же внутреннего самоуправления, наложения наказаний и контроля в точно определенных случаях принадлежит выборным войсковым организациям. Объявляя настоящее положение, предписываю принять его в основание пересмотра уставов и законоположений, определяющих внутренний быт и служебную деятельность военнослужащих, а равно дисциплинарную и уголовную их ответственность.

Я больше 50 лет служу русскому народу и России, хорошо знаю русского солдата и не обвиняю его в том, что в армии явилась разруха. Утверждаю, что русский солдат – отличный воин и, как только разумные начала воинской дисциплины и законы, управляющие войсками, будут восстановлены, этот самый солдат вновь окажется на высоте своего воинского долга, тем более если он воодушевится понятными и дорогими для него лозунгами. Но для этого требовалось время.

Этим я заканчиваю мой 1-й том воспоминаний. Если Бог жизни даст, постараюсь вспомнить все подробности моей жизни при новом режиме большевиков в России. Из всех бывших главнокомандующих я остался в живых и на территории бывшей России – один. Считаю своим священным долгом писать правду для истории этой великой эпохи. Оставаясь в России, несмотря на то, что перенес много горя и невзгод, я старался беспристрастно наблюдать за всем происходящим, оставаясь, как и прежде, беспартийным. Все хорошие и дурные стороны мне были заметнее.

В самом начале революции я твердо решил не отделяться от солдат и оставаться в армии, пока она будет существовать или же пока меня не сменят. Позднее я говорил всем, что считаю долгом каждого гражданина не бросать своего народа и жить с ним, чего бы это ни стоило. Одно время, под влиянием больших семейных переживаний и уговоров друзей, я склонялся к отъезду на Украину и затем за границу, но эти колебания были непродолжительны.

Я быстро вернулся к моим глубоко засевшим в душе убеждениям. Ведь такую великую и тяжелую революцию, какую Россия должна была пережить, не каждый народ переживает. Это тяжко, конечно, но иначе поступить я не мог, хотя бы это стоило жизни. Скитаться же за границей в роли эмигранта не считал и не считаю для себя возможным и достойным.

В заключение мне хочется сказать, какое глубокое чувство благодарности сохранилось в душе моей ко всем верившим мне моим дорогим войскам. По слову моему они шли за Россию на смерть, увечья, страдания. И все это зря… Да простят они мне это, ибо я в том не повинен, провидеть будущее я не мог.

Перечел я все, что успел продиктовать и что торопилась жена моя переписать, лечась в Карлсбаде, в течение семи недель. Конечно, это производит сумбурное впечатление, но что же делать! Выбора нет. Да ведь это же не литературное произведение, а только отрывки воспоминаний, которых у себя дома я не могу написать при нынешней политической обстановке.

Конечно, это сырой материал, требующий отделки и более тщательной разработки. Может быть, это мне или жене когда-нибудь и удастся сделать. Необходимо все написать одной орфографией, а то жена пишет по старой, а переписывает документы и с печатных материалов по новой. Одним словом, путаница большая и необходимо привести все это в порядок и дать стройную систему, но времени для этого у нас нет.

Оставляю все это за границей, у друзей, которые, надеюсь, это сохранят от чужого взгляда, дабы эти записки не могли быть использованы в печати преждевременно. Конечно, нас всех там могут расстрелять за эти воспоминания, но не в этом дело. Молясь ежедневно, как православная церковь учит, чтобы избегнуть «наглыя смерти», я все же полагаюсь на волю Божию, и если и нам суждена эта наглая смерть в подвалах на Лубянке, то да будет Его святая воля.