Олег Болдырев - Николай Рерих. Запечатлевший тайну

Затем возгорается великая война, пишу о необходимости нового Красного Креста Культуры. Сочувствуют, но события нагромождаются. Печатается знаменитый плакат мой и широко рассылается и по армиям, и по военным зонам. Таким порядком пикториальное изображение впервые входит в жизнь и своим видом требует осмотрительности и бережности к сокровищам Культуры. Тогда же обмениваемся письмами с нашим давним приятелем, главным инспектором Министерства Искусств в Париже Арманом Дайо. И у него такие же идеи, он посвящает номера своего журнала оскверненным сокровищам искусства и мыслит в тех же наших линиях.

Хочется не забыть всех добрых друзей, помогавших, а главное, мысливших в том же направлении. Кто-то в шутку сказал, что и Александр Великий, вероятно, уже думал о сохранении ценнейших храмов. Припоминается знаменательное предание о том, как один император остановился в каком-то замечательном строении, чтобы своим присутствием защитить его. Кто знает, может быть, и Орифламма стояла перед этим зданием? Вспоминаю участие мое в Комиссии по реставрации Василия Блаженного, по Музею Старого Петербурга и по Музею Допетровского Искусства.

Страницы "Старых Годов" хранят многие такие воспоминания.

Вспоминаю многие встречи уже в течение послевоенных годов. В Швеции проф. Освальд Сирен, в Лондоне Гордон Боттомлей, в Америке Стоке, Сутро, Кунц, Мигель, Хьювитт, Дабо,

Джемс Браун Скотт, члены Совета Музея и все многие друзья и сотрудники. Вспомним таких преданных друзей Пакта, как проф. Ла Прадель и Ле Фюр в Париже, покойный председатель Гаагского Трибунала Адачи, в Индии Рабиндранат Тагор, сэр Д. Боше, сэр Раман, проф. Кашьяп, д-р Халдар, Сэн и многие, многие, давшие твердую опору культурному делу. Все они мыслили по тем же линиям. Как председатель французского Креста маркиз де Лилльер сразу почувствовал, что и Красный Крест, и мы идем по тому же направлению.

Не забудем же, как Камилл Тюльпинк в Брюгге возымел прекрасную идею первой международной Конференции Знамени Мира. Он же провел и вторую Конференцию и выставку старинных городов, а затем эта же идея зазвучала и в третий раз в словах профессора Комбелля. Конвенция в Вашингтоне. Отозвались 36 государств. Вспоминаю вдохновенную речь поэта Марка Шено, а также сердечный призыв барона М. Таубе — "удвоим наши усилия". Лемариес едет по Франции и Бельгии с целым рядом лекций о Пакте и Знамени. В нескольких высших учебных заведениях о том же берутся тезисы диссертаций.

В официальных отчетах трех Конференций, посвященных лишь заседаниям, речам и приветствиям и постановлениям, не могли быть упомянуты такие искренние труды на пользу нового Красного Креста Культуры, как лекции Лемариеса, или диссертации, или курс барона де Тюн в Военной Школе. Не могли быть упомянуты и лекции д-ра Г. Шклявера (юридически оформлявшего Пакт) в старейшем Университете Испании в Саламанке.

Много где звучало сочувственное слово. Еще не собраны все эти ценные памятники. Но ведь они так же точно ценны, как и речи на официальных Конференциях. Нужно собрать все материалы, чтобы все дружеские лики выявились и запечатлелись.

В полной справедливости нужно отмечать каждое благородное устремление.

Не забудем всю благородную поддержку Пакта со стороны южноамериканских государств и их представителей. В истории утверждения Пакта всегда останется сердечное содействие со стороны г. Коэна, представителя Чили. Ведь он был докладчиком Пакта на Конференции в Монтевидео.

Его труды способствовали единогласному постановлению Конференции в Монтевидео. И на третьей Международной Конференции в Вашингтоне в 1933 году, в которой приняли участие представители 36 стран, мы должны помнить целый ряд блестящих имен, запечатленных во второй книге Пакта. Не забуду и встречи моей со всегда отзывчивыми д-ром Ровэ и Гиль Боргесом.

Кончим приветом тем, кто так открыто и мужественно встал на защиту Культурных сокровищ… Могу послать самое сердечное приветствие и пожелание всем тем, кто рукою своею скрепил Договор о Ценностях всего человечества. Духовные ценности человечества, выраженные в многообразном творчестве, не могут быть обсуждаемы холодно и формально. В таком огненном предмете выразится все сердечное накопление, все благородство, все понимание чести и достоинства человечества. Не хладною рукою подписывали этот Договор представители Великих Республик. Я был рад лично встретиться с некоторыми из них и почувствовал в сердце моем, насколько звучало в них понимание благородства, сердечности и красоты. Когда представители государств звучат на эти высокие понятия, тогда и дела их являются залогом истинного преуспевания. Хочется мне опять встретиться и с д-ром Ровэ, и с Гиль Боргесом, и с Альфаро, и со всеми, с которыми я уже ощущаю духовную близость. Сердечный поклон всем потрудившимся на Общечеловеческое Благо".

К итогам можно отнести и удивительно точные и поэтичные слова писателя Всеволода Иванова, сказанные о самом Николае Константиновиче в работе "Рерих — художник-мыслитель": "Шествие Рериха по странам мира колышет тихие воды человечества, но колышет их не так, как война, как нажива. Человечество самым трогательным образом готово слушать и, кажется даже, — слушаться! Не могло, в сущности, и быть по-другому. Ведь Рерих в изысканной, несравненно художественной форме, в чудесных образах, в поющих красках, во всем обаянии современной культурности, избранной, утонченной и высокой, принес миру, во множестве своих картин, такое напряженное чувство безусловной Красоты, такую свежесть впечатлений, такую сияющую святость настроений, которых давно, очень давно не чувствовал западный мир в своем обиходе: европейский, пожалуй, — со времен Возрождения, а мир американский — еще никогда за все время своего существования".

В конце сентября 1935 года в Шанхае Маньчжурская экспедиция Н.К. Рериха завершилась. Произошло ее окончание по телеграмме, посланной в Китай министром сельского хозяйства США Генри Уолласом. Ситуация, как выяснил Николай Константинович, сложившаяся в рериховском центре в Америке за время его отсутствия, больше всего походила на рейдерский захват, поддержанный высшими должностными лицами страны.

Музей Рериха в США должен был быть передан в дар американскому народу, а доверенному лицу Н.К. Рериха — Луису Хоршу было поручено подготовить все необходимое оформление. Передача планировалась после возвращения Николая Константиновича из Маньчжурской экспедиции. После подписания Пакта Рериха это было бы более чем уместно. Однако у Хорша давно уже были другие планы относительно "даров" своему народу. Пока Н.К. Рерих был в отдаленных районах Китая, Хорш с сообщниками исключил из состава совета директоров Музея Николая Константиновича, Елену Ивановну и других солидарных с ними в вопросах дара директоров. Такое решение было проведено Хоршем на основании полученных от Рерихов доверенностей на его имя. За одну ночь Хорш вывез из музея все картины Н.К. Рериха, а их было свыше тысячи, сменил все замки, уничтожил все архивные документы, в том числе и решение основателей музея о передаче его американскому государству. В дополнение ко всему Хорш, будучи доверенным лицом Н.К. Рериха на ведение его финансовых дел в США, заявил властям страны о якобы неуплаченных художником налогах с экспедиционных сумм. Последнее обстоятельство формально говорило о налоговом преступлении и делало невозможным для Николая Константиновича законный въезд в США. Отстраненные директора музея подали в суд, который вполне бы мог встать на их сторону, но не сделал этого, а поддался нажиму все того же министра Уолласа, чьи интересы в какой-то момент совпали с гангстерскими интересами Луиса Хорша. Дело состояло в том, что Уоллас мечтал о собственной президентской карьере, и в этой связи решил разорвать все свои отношения с русским художником. Эта дружба, если бы она была предана широкой огласке в русофобской Америке, могла бы самым серьезным образом скомпрометировать его на предстоящих выборах.