Борис Лавренев - Океан. Выпуск тринадцатый

— Бывает. От нервного потрясения.

— Она ничего не помнит, док, ну абсолютно ничего! Сообщили мы в Галифакс: мол, нашли девочку, лет примерно столько-то, имени своего и фамилии не помнит. Попытайтесь, мол, разыскать родственников. Искали-искали — не нашли. И тогда мы решили, док, удочерить ее. Все вместе, все двенадцать. Вот так и появилось у девчонки двенадцать отцов. Для меня она — Вика, для Фернандо — Катрин…

Вдруг хлопнула дверь и на пороге дома показалась Рика. Она была босиком и закутана в клетчатый плед. Сведя брови, девочка мотнула головой, забрасывая за спину спутанные ветром волосы, и сказала:

— Эй, русский! Я тебя жду-жду, а ты…

— Иду-иду, — поспешно сказал я и поднялся.

— Вы не очень-то засиживайтесь, — ревниво пробурчал Джо.

Вспыхивал и гас маяк, и его яркий свет вырывал на мгновение из темноты крыши домов, ближайшие дюны и серо-зеленые валы, бурно накатывающиеся на берег. Ветер несся над водой и сушей, кажется, с той же силой, но не резкими нарастающими порывами, а ровно, и в этой ровности движения воздушных масс ощущалась усталость. Наверняка к утру ветер пойдет на убыль. Тем не менее я с трудом открыл дверь в дом, а когда мы вошли с Рикой в прихожую, дверь с грохотом захлопнулась за нашими спинами.

В большой комнате, где лежал капитан Френсис, неярко горела настольная лампа. Я взял ее, подошел к постели. Раскинув руки, капитан спал. Одеяло, обнажая широкую грудь и повязку, сползло на пол. Медальон на тоненькой золотой цепочке был открыт. Может, капитан просыпался и смотрел что-то хранящееся в нем? Я потрогал лоб спящего. Температура была нормальной. Рика стояла рядом, я слышал ее дыхание.

— Хочу поглядеть. — Рика протянула руку к медальону. — Он никому никогда не показывал.

Она положила медальон на ладонь. Я приблизил свет. Там, внутри, были две маленькие фотографии. На одной — симпатичная улыбающаяся женщина и очень серьезный глазастый мальчик. Жена и сын. Кто же еще? На другой фотографии — пароход, вспарывающий воду моря.

— Это его пароход. «Марта Гросс». Вот, — сказала Рика и закрыла крышку медальона. — Пойдем, я замерзла. Ты посиди возле меня, ладно? Расскажи о себе. Мне отчего-то сегодня грустно.

— Хорошо. Мне тоже отчего-то не очень весело. А где моя койка?

— Идем, провожу. Бери лампу.

Я накрыл капитана одеялом. Поправил подушку.

Свет скользнул по стенам. Картины. Модели кораблей.

Скрипнули петли двери. Еще одна большая комната, заставленная койками Койки застланы одинаковыми одеялами. Я взглянул на Рику.

— Это помещение для пострадавших, — сказала она. — А вот эта — моя комната. А рядом — твоя. Зайдем?

Она потянула ручку Дверь скрипнула на петлях. Я поднял лампу и увидел небольшую комнатушку с окном на океан. Стол. Шкаф. Деревянная кровать у стены. Мой саквояж на столе.

— Спокойной ночи, да? — спросил я девочку.

— Я, наверное, сегодня не засну. Столько событий, — ответила она.

— Знаешь, ты такая хорошая девчонка, что мне хочется тебе что-нибудь подарить. На память, — сказал я и, подойдя к столу, поставил на него лампу. Открыл саквояж. А, вот удача! Раковина. Я достал ее, протянул Рике: — Я сам добыл ее у коралловых рифов острова Маврикий. Тут таких нет. Держи.

— Где-то я видела такую ракушку. — Рика нахмурилась, закусила губу. Все лицо ее напряглось в страшном усилии что-то обнаружить в своей памяти. Мотнула головой, и волосы ее рассыпались по худеньким плечам. — Нет. Ничего не помню. Проводи меня в комнату. Потом все уберешь.

Ее комната была еще меньше, чем моя. Рика нырнула под одеяло, и я сел на край кровати. Ветер стихал. Черные тучи лопнули, расползлись, как старая, гнилая материя, и в их рваных прорехах ярко и мощно засияла луна. В комнате пахло уютным керосиновым теплом и пряными сухими травами. В пазу пострекотывал сверчок. Вдруг вроде бы как чьи-то шаги послышались: под окном заскрипел гравий. И Рика встрепенулась, а потом, натягивая одеяло на грудь, сказала:

— Это мальчик с котенком.

— Какой еще мальчик… с котенком?

— Ну тот. Из океана…

— Спи, глупышка. Я пошел.

— Он часто ходит под окнами дома. Подойдет, привстанет и заглядывает в комнату. Хо-олодный такой, за-амерзший. И котишку на руках держит, — спокойно проговорила Рика и зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Он всегда после шторма… А после сильной бури они тут все толпами ходят. Ну, эти, моряки и другие погибшие… И тогда капитан крепко-крепко запирает двери, и я сплю с капитаном. Или с Джо. А капитан мне говорил, что и жена его ходит. Вся голубая-голубая. И волосы у нее до земли… отросли за эти годы, но только не черные-черные, как были, а белые-белые… Ну, иди, спи.

— Спокойной ночи, Рика. — Я погладил ее по голове. Наклонился, она обняла меня за шею, стиснула. Я сжал зубы. Наверное, если бы у меня были дети, я бы очень любил их.

— Раковина, — услышал я шепот Рики. — Где-то я такую же видела. Но где?

Неспокойная была ночь. Стонал капитан Френсис, и я ходил к нему, давал пить и поправлял одеяло, которое он сбрасывал на пол. Ветер то утихал, то вновь пытался набрать сил и налетал с океана, ударялся в стены, с тонким щенячьим попискиванием сочился под двери и через стыки непромазанных замазкой оконных стекол. Тучи неслись по небу, и луна то исчезала, то вновь начинала светить ярким, судорожным светом. Кто-то бродил под окнами. Я натягивал одеяло на голову и старался дышать ровно, неторопливо, стискивал веки и считал до тысячи, но сон не шел… Бедный мальчик с котенком… Ему там холодно. Все бродит и бродит под окнами дома, прижимает к груди мокрого, замерзшего котишку… Пустить его, что ли, в дом? Пускай обогреется… Кажется, я вставал и, отдернув штору, глядел в окно и совершенно явственно видел худенького, вихрастого мальчика с рыжим котенком в руках. И голубую женщину с белыми до земли волосами видел. Мальчишку лет восьми, веснушчатого вела она, а тот жался к ней и смотрел-смотрел на меня своими большущими строгими глазами. А за женщиной брел, оставляя на песке глубокие следы, высокий мужчина в камзоле с золотыми пуговицами и треуголке. Скуластый, с жестким взглядом прищуренных глаз, он шел и глядел в сторону океана.

Кажется, я постучал в стекло: эй, моряк! И тот повернулся, кивнул мне. И прошел мимо, а волны набежали на песок и всосали его следы, потом отхлынули — и следы исчезли. И многие другие шли вдоль по берегу. И одиночки, и группками. Шли легкие, невесомые, прозрачные, будто из стекла или тумана. Сколько их! Я прижимался лбом к стеклу и вглядывался в лица, пытаясь найти знакомые черты… Три года назад погиб в океане мой приятель Валька Комков. Может, и Валька Комков бредет мимо дома, в котором я ночую?..

Посреди ночи из комнаты Рики послышался крик.

Я открыл глаза. Вытер лоб. Фу, черт!.. Приснится же такое! Видно, лишнего вчера выпил… Хотя и всего-то… Но, наверное, морская вода придает алкоголю особую крепость. Кто-то кричал или мне показалось? Завернувшись в одеяло, я вошел в комнату Рики.