Александр Гергель - Возвращение на Арвиндж

Колонна пылит по дороге вдоль гор, постепенно поднимаясь над долиной и уходя все дальше от реки. Отсюда, сверху, видно, что Кокча широко разливается по долине, кое-где обнажая отмели и острова, разветвляясь несколькими рукавами. Вода в реке непривычно мутная, совсем не такая, к какой мы привыкли в наших краях, в долине Бахарака. Речные берега засыпаны однообразным крупным щебнем, лишь изредка попадаются большие валуны. Берега совсем низкие, почти вровень с водой, и почти вплотную подступают поля, оттого, видать, и мутная вода, что почву с них вымывает. В нашей долине не так, реки катят свои воды в каменных желобах с обрывистыми высокими берегами.

Долина становится все шире, горы за рекой отступают к востоку. И без того мерзкое настроение становится от такого пейзажа еще хуже. Сплошная пылевая завеса над колонной иногда скрывает тоскливый пейзаж от моих глаз.

Водила начинает осторожно расспрашивать меня о сроке службы. Еще бы, ни один нормальный человек, отслуживший здесь хотя бы полгода, не поймет, как такое может случиться, что старший сержант (дембель!) не уехал с майскими партиями, а остался здесь до августа, ожидая замены из карантина. Вижу, что его сильно мучает вопрос: может, я всего лишь дед, или дембель-рядовой просто для понта нацепивший сержантские лычки? Чтобы раз и навсегда прекратить его сомнения, говорю, что остался на сверхсрочную службу. Он смотрит на меня будто бы понимающим взглядом, но на самом деле мне не сложно прочесть мысли на его простодушном лице, он окончательно уверился, что я – сумасшедший. Не зная, видимо, о чем со мной поговорить, он завел какой-то длинный и нудный рассказ о предстоящей дороге. Ему, оказывается, уже доводилось идти здесь с колонной, теперь он вспоминает во всех подробностях, что мы увидим на пути. Нужны мне эти подробности! Пацан, все дороги одинаковы, и главное их достоинство состоит в том, что они куда-нибудь да приводят!

Я опускаю боковое стекло, кабина сразу наполняется пылью. Мгновенно забив мне глаза и рот, пыль, словно жидкая грязь, облепила потное лицо и шею, впитала в себя влагу и тут же застыла твердой коркой. Лобовое стекло стало желтоватым и мутным от оседающей на нем тончайшей пелены, встречный ветерок почти не сдувает ее, слишком медленно мы движемся. Наверное, в кузове ехать приятнее, так что на остановке я, пожалуй, пересяду туда. К черту инструкции, меня все равно ждет дисбат! Но когда она еще будет, эта остановка? Пока что я просто дурею, зажатый между пылью и невыносимым солнцем, которое бьет почти вертикально в крышу нашего ЗИЛка. Мысли в голове тоже зажаты между нудением водилы, дембелем и дисбатом. И никуда мне не выпрыгнуть из этого круга. Если существует ад, то он должен быть именно таким…

Колонна встала. Когда пыль немного осела, становятся видны передние машины, растянувшиеся на повороте дороги. Бээмпэшки крутят башнями, наводчики берут ориентиры на ближайших к нам вершинах. Водила положил руки на баранку, не шевелясь и не мигая, тупо смотрит вперед. Лицо его, покрытое запекшейся пылью, превратилось в гипсовую маску. Стекающие на лоб из-под панамы струйки пота прочертили три темные полосы. Не могу больше смотреть на эту кошачью рожу. Буркнув неразборчиво, что поеду наверху, открываю дверцу и вылезаю из кабины. Из соседних машин тоже спрыгивают на дорогу бойцы. Говорят, впереди начали работать саперы. Ждем.

По колонне катится команда «По машинам!». Лезу в кузов, ловя на себе непонимающие взгляды моих колпаков. Они устроились на ящиках позади кабины, с автоматами на коленях. Ничего объяснять им я не намерен, пусть думают что хотят. Молча сажусь прямо на пол, приваливаясь спиной к правому борту. Машина трогается и медленно ползет вперед. В облаках пыли прямо перед моими глазами плывет искрошенная стена обрыва, к которому прижалась дорога, за спиной – довольно пологий спуск в долину. Если сойдем с дороги, может, и скатимся по нему, не перевернувшись. Поднимаю глаза, чтобы увидеть гребень, но он тонет в солнечном сиянии, так что не разобрать, где кончается гора и начинается небо.

Что-то происходит впереди. Мы движемся рывками, то медленно ползем, то останавливаемся на минуту-другую. Сквозь клубы ненавистной пыли мне удается различить, что голова колонны повернула влево и уходит в ущелье перпендикулярно дороге. Это, собственно, даже не ущелье, а скорее овраг, в нем угадывается русло пересохшего потока – довольно глубокая расселина, вдоль которой вьется какое-то подобие дороги. Вскоре и наша машина проходит поворот. Все, шутки кончились, в ущелье нужно быть внимательным. Мне-то уже наплевать, а вот молодых, как ни безразличны мне они, нельзя расслаблять. Приказываю им занять места по передним углам кузова и назначаю секторы наблюдения по девяносто градусов. И хотя я прекрасно понимаю: случись что серьезное, от трех наших стволов помощь колонне будет невелика, – сам я тоже устраиваюсь поудобнее, пристраиваю ствол автомата на борт и принимаюсь осматривать вершины сопок по правой стороне дороги. Понятно, что это всего лишь игра в войну, вряд ли здесь нас ждет засада, наверняка разведка загодя прошла эти вершинки и сейчас пасет их с главной высоты. Но какой-то порядок должен быть, ведь я больше года был замком, не могу просто так отвыкнуть.

Вторая половина дня проходит в этом муторном ползании по «серпантину» оврага. Машины, ревя движками, преодолевают подъемы, которые становятся все круче по мере того, как мы углубляемся в горы. Кузов мерно раскачивается из стороны в сторону, эти волнообразные движения постепенно успокаивают и убаюкивают меня, мысли перестают цепляться за ориентиры и возможные укрытия на склонах, и я снова начинаю думать о дембеле, предстоящей многодневной войне и бесконечном лете, отделяющем меня от августа и дома. Теперь мне становится совершенно ясно, что ни в какой дисбат меня не упекут, что все мое наказание сводится к тому, что меня задержали тут на все лето. А значит, нужно просто успокоиться и нормально выполнить напоследок свою работу. Разные бывают дембельские аккорды, что ж с того, что мне выпал именно такой. Может, это и лучше, чем копать какую-нибудь яму под сортир?

Все бы ничего, но вот жара здесь, в Файзабаде, просто невыносимая. Как здесь ребята по два года выдерживают? Пыль, жара, мины! Оказывается, у себя в батальоне мы жили просто в райском уголке. Там тебе и зелень, и вода, да и выходов боевых днем практически не бывало. А ночью в горах совсем не жарко, скорее даже наоборот. Да, Бахарак… Стоял бы сейчас наш взвод на точке, на Бахаракском мосту. Нет же, вместо этого мы тащимся куда-то через горы, в какое-то урочище Аргу. Что я там забыл, в этом урочище? Отвратительное, кстати, слово – «урочище»! Слышится в нем УГРОЗА и даже РОК.