Анатолий Воронин - Второй пояс. Откровения советника

– На все руки от скуки, – изрек «Седой полковник». – И где же ты этому научился?

– Хочешь жить, умей вертеться, – с пафосом ответил я. – А потом, товарищ полковник, гражданскую специальность строителя я приобрел еще до срочной службы в армии. Так что кое-какой опыт в этом деле имеется.

Эх, как вовремя начальник РОЦа затащил нас в свой кабинет попить зеленого чайку. Пока шмонялись по крыше, во рту пересохло до такой степени, что язык еле ворочался. Даже на вопросы «Седого полковника» было трудно отвечать. Чай горячий, из китайского термоса. Лепота! С Юрой выдули почти все, что было в термосе. Для нас это не предел. Летом ежедневно выпивали литров по шесть воды на каждое рыло. А тут каких-то пару литров на двоих. Да ерунда.

Когда закончилось чаепитие, было уже одиннадцать часов дня. Я напомнил «Седому полковнику», что Кандагар не Кабул. Здесь рабочий день для всех советников заканчивается не позднее тринадцати ноль-ноль, и в нашем распоряжении осталось ровно два часа. Возвращаться в «Компайн» после полуденного намаза у советников считалось признаком дурного тона, сопряженного с необоснованным риском для жизни. А судя по задумкам «Седого полковника», мы и до скончания века не закончим инспектирование этих муртузеев.

– Это каких таких муртузеев? – переспросил «Седой полковник».

– Да тех самых, которых мы у себя дома «чурбанами» зовем, – ответил ему я. – Только это афганский вариант «чурбана».

И я рассказал одну историю, как однажды наш старший советник Денисов впервые произнес это мудреное слово.

Ездил он как-то раз на совещание в губернаторство. А там на входе стоял сарбоз. Ну такой тупой, что дальше некуда. Потребовал этот сарбоз от Денисова документы. А откуда у того могли быть документы. Служебный загранпаспорт, как и все остальные советники, он сдал в отдел кадров Представительства, когда еще только прилетел в Афган. Никаких удостоверений личности для провинциальных царандоевских советников не было предусмотрено. С какой целью это делалось, черт его знает. В чужой стране, да еще без «ксивы», каждый из нас был никем.

Вот такой «никто» и пытался прорваться на строго охраняемый объект. А поскольку сарбоз по-русски понимал ровно столько, сколько Денисов по-китайски, их диалог больше был похож на диалог двух слепоглухонемых.

Денисов попытался силой пройти в помещение, но сарбоз передернул затвор своего автомата и, состроив свирепую физиономию, заорал: «Дреш!».

Денисов хотел было уже плюнуть на все на это, да и уехать подальше да поскорее, пока не пристрелил этот чумной «человек с ружьем». Гори оно синим пламенем, это совещание, все равно там, как обычно, ни о чем путном говорить не будут.

Но тут он вспомнил, что в нагрудном кармане френча лежит его фотография, которую он приготовил, чтобы подарить подсоветному. На тыльной стороне фотографии было написано: «Командующему царандоем полковнику Ушерзою на долгую и добрую память о нашей совместной работе. Денисов. Кандагар. 1987 год».

Денисов вытащил эту фотографию и сунул ее сарбозу прямо в рожу. Тот сначала долго рассматривал снимок, одновременно бросая косяки на Денисова. Потом, перевернув фотографию другой стороной, с умным видом стал рассматривать надпись. Денисова едва не расперло от смеха. Но он все-таки сдержал себя и, тыча пальцем в текст, сказал:

– Ну, теперь-то ты понял, муртузей, что ты кругом дурак?

Сарбоз, еще раз глянув на запись, утвердительно закивал головой, после чего вернул фотку ее владельцу.

– Дурак, он и в Афганистане дурак, – изрек напоследок Денисов, отходя от сарбоза.

Тот вновь закивал головой, делая вид, что отлично понимает русский язык.

Когда Денисов рассказал нам эту историю, мы долго ржали, а потом решили, что слово «муртузей», так удачно придуманное Денисовым, нами будет включено в повседневный мушаверский лексикон…

«Седой полковник» предложил, на мое усмотрение, посетить одно из подразделений, которое будет принимать непосредственное участие во втором этапе операции.

И вот тут я решил использовать представившуюся возможность и по полной программе оторваться на «Седом полковнике».

Буквально за неделю до этого мне пришлось выезжать в расположение 48-го БСГ. Этот горный батальон был прикомандирован в Кандагар на три месяца и прибыл в провинцию откуда-то из-под Кабула. Летом батальон был изрядно потрепан в боях с «духами» под Панджшером и в Кандагар прибыл в сильно урезанном виде.

Сарбозы батальона, видимо, восприняли это как коллективную поездку на отдых в южную курортную зону. Они просто-напросто бездельничали, принимая солнечные ванны и набивая свои организмы звериной дозой дешевых фруктовых витаминов, коих на ту пору в провинции было навалом.

Но это относительно затянувшееся ничего неделание довольно быстро начало давать отрицательные результаты. Сарбозы, снюхавшиеся с местными шинкарями и наркоторговцами, все чаще стали попадать в поле зрения хадовцев. Несколько солдат просто исчезли. То ли они дезертировали, то ли их захватили в плен «духи».

Руководство царандоя забило тревогу и провело среди личного состава батальона небольшую зачистку, после которой несколько наиболее недисциплинированных сарбозов прямиком загремели на посты первого пояса обороны. Причем именно на те, которые чаще всего подвергались нападениям со стороны «духов».

После такой акции в батальоне произошел крупный дебош, переросший в массовое неповиновение приказам и распоряжениям командования батальона. А это был уже серьезный симптом того, что в батальоне не все в порядке с дисциплиной.

Командующий царандоем Мир Акай, его заместитель по безопасности Сардар и я были вынуждены выехать в мятежный батальон и на месте разбираться в причинах всего произошедшего. В процессе коллективных и индивидуальных собеседований выяснилось, что в принципе-то все упирается в бытовую неустроенность военнослужащих.

И действительно, этот батальон, размещавшийся в полуразрушенном здании, недалеко от площади с пушками, с первых же дней своего пребывания в Кандагаре был всеми забыт. Питьевую воду в подразделение никто не подвозил, и солдаты в поисках ее вынуждены были мотаться по всей округе, таская за собой огромные емкости. С постельными принадлежностями и теплой одеждой тоже было не все в порядке. Половина солдат не имела нормальной обуви.

Короче говоря, бардак в батальоне был наиполнейший. И самое главное, за все это не с кого было спросить.

По прибытии горного батальона в Кандагар его командир выклянчил у Мир Акая недельный отпуск и улетел в Кабул к своей семье. Отец этого комбата занимал довольно высокий пост в одном из министерств ДРА, и, по всей видимости, комбат хотел воспользоваться его положением и связями, для того чтобы удрать из Кандагара. Однако из этой затеи у него ничего не вышло, поскольку над всем тем, что касалось в ту пору Кандагарской провинции, контроль осуществлял лично президент Наджибула.