Генри Мортон Стенли - В дебрях Африки

На другой день мы отправились в поход опять на восток через леса к Ньянце.

На челноках пошло 225 человек, в том числе речные матросы, все слабые и больные и, кроме того, 275 вьюков весом от 27 до 30 кг каждый, со всем имуществом каравана, съестными припасами, платьем, сумками носильщиков и проч. Солнце пекло так сильно, что пришлось наскоро устраивать на лодках навесы; но, несмотря на зной, мы так усердно шли на веслах, что через шесть часов очутились у своего старого лагеря под Нижним Марири. 1 сентября пришли к порогам Марири, и оказалось, что Бонни со своим пешим отрядом прошел дальше к южному Мупэ. Наивным занзибарцам и маньемам невдомек было, что мимо порогов и водопадов нужно переносить тяжести на руках, а челноки переваливать без поклажи, поэтому мы послали в южное Мупэ за партией людей, которая помогла бы нам пронести вьюки берегом.

2 сентября на шестах проводили челноки через опасные быстрины, но при этом два из них затонули. На другой день перевалили через пороги Верхнего Марири, и к полудню весь караван собрался в южном Мупэ.

5 сентября мы пришли в обширное селение Батунду, где нашли роскошные поля кукурузы и великолепную банановую плантацию, на которую, очевидно, еще не заглядывал ни один караван. Для восстановления сил людей арьергарда нужна была обильная пища; хотя мяса достать было невозможно, но ни в бананах, ни в маисе не было недостатка. Мы стояли тут два дня и за это время могли убедиться, что близкие сношения с маньемами в некоторых отношениях представляли очень серьезные неудобства. У них появилась натуральная оспа, и они успели уже заразить ею носильщиков-мади. Наши занзибарцы были застрахованы от этой ужасной болезни, потому что мы имели предусмотрительность всем до одного привить оспу в марте 1887 г. на пароходе «Мадура». Но зато между мади оспа начала развиваться с ужасающей быстротой.

У маньемов было две женщины, сошедшие с ума или, может быть, только истерические и подверженные припадкам какой-то безумной экзальтации; старшины говорили, что они одержимы бесом. По ночам они всегда пели и решительно никому не давали спать. Сердобольные женщины, из жалости к этим несчастным, нередко начинали хором подтягивать им, потому что, по их поверью, такое содействие успокаивает припадки, между тем как всякое запрещение, а тем более строгие меры только усиливают эту странную болезнь. Не знаю, какое действие эти хоры производили на пациенток, но нас, здоровых людей, они доводили до отчаяния.

Пока мы стояли в Батунду, двое занзибарцев, из числа самых лучших и полезных для экспедиции людей, потихоньку ушли из лагеря и отправились пошарить в жилищах туземцев; но их там поймали и убили. Так мы лишились наиболее предприимчивых и храбрых слуг. Один из них шел всегда во главе авангарда и в качестве колонновожатого пробыл все время, с тех пор как выступили из Ямбуйи в июне 1887 г. Я воспользовался этим печальным случаем, чтобы в сотый раз объяснить своим безголовым ребятам, как глупо рисковать жизнью из-за козы, как безрассудно, потратив многие месяцы на самоотверженный и благородный путь, заслужив своим мужеством и честностью и почет, и награды, кончить тем, чтобы попасть в желудки людоедов.

Я не жалел для них ни говядины, ни овец, ни коз, ни кур, пригоршнями раздавал им серебряные деньги, на многие тысячи истратил на них разных тканей, и никто из них, ни один человек не положит за меня своей головы. А за какую-нибудь козу они во всякое время готовы подставить свою шею людоедам, которые колют их и поедают. Какая чудовищная неблагодарность!

Разумеется, они тотчас принялись каяться, клялись Аллахом, что никогда больше этого не будет, а дня через два, вероятно, позабудут свои клятвы, и опять пойдет все то же. Это их постоянная манера.

Всякий внимательно следивший за моим рассказом, вероятно, заметил, что почти каждое роковое событие, до сих пор случавшееся в экспедиции, было лишь последствием нарушенного обещания. Из целого миллиона человек едва ли бывает хоть один, для которого сообразоваться со своим собственным обещанием не казалось бы труднейшим подвигом. Сознаюсь, эти чернокожие, так свободно обращавшиеся со своими клятвами, составляли истинное мое наказание, они были причиною того, что я ни минуты не мог провести без душевной тревоги и за это в глаза называл их идиотами.

Мне случалось на протяжении девятисот километров прогнать стада до трехсот голов рогатого скота, и это было гораздо легче, нежели провести такое же количество чернокожих. Если бы мы каждому надели на шею хомут и привязали бы их на одну длинную цепь, как делают с невольниками, им, разумеется, было бы неприятно, и они сами стали бы жаловаться на нашу жестокость, но они были бы целее. Но у нас не было цепей, и даже веревок было недостаточно, а потому мы принуждены были полагаться на их обещания не бегать больше из лагеря в лес, не предпринимать безумных вылазок в одиночку, не рисковать жизнью из пустяков; но в том-то и дело, что дольше двух дней их клятвы были недействительны.

Следующий наш ночлег был у Слоновьей площадки, а оттуда мы направились к Осиным порогам.

Люди Угарруэ рассказывали мне, что в лесу, дальше Баумбури, живут люди племени абабуа, у которых жилища совсем особого типа: хижины просторные, удобные, стены обмазаны глиной, и вдоль всего жилья устроены широкие веранды. Говорят также, что кузнечное ремесло достигло у них замечательного совершенства и что на каждом наконечнике копья или стрелы, на ножах, на мечах они выводят удивительные узоры и украшения. Мне показывали ножи с тремя и четырьмя лезвиями, и я узнал в них характерные признаки орудий монбутту и ньям-ньям [31], описанных Швейнфуртом.

12 сентября, когда мы тронулись от Осиных порогов, нас было на челноках 198 человек, а в пешей колонне под начальством Бонни – 262. Идя налегке, мои привычные люди пришли на место прежде речной флотилии. Дорога была очень явственно намечена и так же плотно убита, как и всякая торная африканская тропа.

Придя на ночлег, люди объявили, что нужно нарезать листьев фринии для шалашей, и под этим предлогом пошли в лес, юркнув мимо только что расставленных часовых, и по тропинке углубились в чащу. Некоторые вернулись оттуда и несли кур, куски сахарного тростника и множество спелых бананов; но зато другие жестоко поплатились за эту затею: трое маньемов убиты наповал, а солдат из Ладо, из иррегулярного войска Эмина-паши, получил громадную рану – широкое и острое копье вонзилось ему в спину, прошло насквозь, но, по счастью, не задело ни позвонков, ни внутренних органов. Раны зашили и наложили повязки.