Всеволод Радченко - Разведка — это пожизненно

Наши аргументы были убедительными. Собеседник попросил оставить ему экземпляр перевода, а нас вместе с Филби — попробовать «смягчить» некоторые места книги, заменив главную причину прихода Филби в советскую разведку (приверженность марксизму) более осторожными определениями. Например, обозначив как его главный идеологический мотив вопросы гитлеровской угрозы и проблемы борьбы за мир.

Помощник Суслова попросил прислать ему отредактированный вариант и обещал свою поддержку. Реакция нашего руководства была положительной, т. к. были опасения, что могут «запретить» издание вообще. Возможные поправки в рукопись были внесены. Конечно, в окончательном варианте их должен был сделать сам Филби. Ким был очень недоволен такой правкой и в самой деликатной форме продолжал отстаивать свою версию. Он говорил, что стремится написать книгу как можно правдивее. Любые отступления от этого принципа вызывали его сопротивление. Но, естественно, работа была закончена. Отослали рукопись с внесёнными поправками помощнику Суслова и вскоре получили одобрение этого варианта книги.

В это время Киму пришла мысль послать рукопись известному английскому писателю Грехэму Грину. Грин во время войны сам работал в разведке и хорошо был знаком с тематикой. Кроме того, он был критически настроен по отношению к спецслужбам, что явно выразил в своих романах, в частности, «Наш человек в Гаване». Г. Грин проявил большой интерес к книге Филби и вызвался написать небольшое предисловие, где отметил полную правдивость книги и компетентность автора.

Это был большой успех. Английское издательство тут же приступило к изданию без всякой дополнительной редакции. С предисловием Грина книга вышла в свет, и вскоре была переиздана ещё в нескольких странах. Естественно, её издали во всех странах социалистического лагеря, и наконец она вышла в Москве на русском языке под названием «Моя секретная война». В самом начале работы над изданием книги мы, как и полагалось, должны были получить согласие ЦК партии на издание за рубежом книги «нашего человека». Письмо в ЦК было отправлено, и соглашение было получено. Я «догадался» указать в этом письме одной строчкой, что возможные гонорары будут отнесены на счёт лично автора, т. е. Филби. Вскоре выяснилось, что гонорары составили по тем временам приличные суммы, и это дало Киму некоторую «свободу» в материальном плане. Он, в частности, смог существенно помочь своему сыну, профессиональному фотографу. И не только деньгами, но и в его карьере, т. к. получил возможность пригласить сына в Москву, где тот сделал серию хороших снимков.

Одним из эпизодов этой работы стало «дело У-2».

В конце пятидесятых годов в США уже несколько лет в заключении находился блестящий наш нелегал полковник Рудольф Абель. Руководство разведки постоянно искало случай, чтобы выручить Абеля и вернуть его на Родину. Но случай не подворачивался.

И вот 1 мая 1960 года к генеральному секретарю КПСС Н. Хрущёву прямо на трибуне мавзолея Ленина, где Хрущёв и другие руководители страны приветствовали демонстрантов, проходящих по Красной площади, подошёл помощник. Он сообщил, что в приволжском районе в центре России сбит нашей ракетой американский разведывательный самолет У-2, который уже не первый раз делал полёт через всю страну на высоте более 20 000 метров, вне досягаемости наших зенитных установок или самолетов. Американцы таким образом вели разведку наших глубокотыловых целей в тех районах, куда не имели доступа ни дипломаты, ни технические средства. Лётчик-шпион остался жив и был захвачен. Ракета, удачно посланная нашей зенитной батареей, разорвалась близко от самолета, и от удара волной или от попадания осколка самолёт начал разваливаться. Лётчик, опытнейший ас, сумел на высоте в 22 тысячи метров катапультироваться, не замерзнуть, в нужное время раскрыть парашют и приземлиться на колхозном поле, где его и задержали неподалёку работавшие колхозники. Лётчик в тот же день был доставлен в Москву.

В это же время, а именно на начало мая, была намечена встреча «в верхах». Президент США Дуайт Эйзенхауэр должен был встречаться с Хрущёвым в Париже. И весь мир ждал этой важной встречи в разгар холодной войны.

Наше очень резкое заявление по поводу полёта У-2 сразу поставило под вопрос встречу лидеров двух стран. Эйзенхауэр уже прибыл в Париж. Факт, что американский лётчик жив, не был предан гласности. ЦРУ заверило своего президента, что лётчик, конечно же, погиб, а самолёт на этой высоте развалился на мелкие части.

Президент, при таком заверении своей разведкой и по её прямой подсказке, сделал громкое заявление о «непричастности США к какому-то эпизоду с самолётом в СССР». Как же подставило ЦРУ своего президента, когда всё вскрылось, а встреча в Париже была сорвана на глазах у всего мира.

Через день Хрущёв выступил на специальном заседании Политбюро ЦК КПСС. Он рвал и метал по поводу двуличия и наглости американцев, и наконец заявил, что шпиона-лётчика нужно судить в нашей высшей судебной инстанции, приговорить к смертной казни и повесить на Красной площади.

Последовало полное молчание, и взоры всех присутствующих обратились к Руденко Роману Андреевичу, генеральному прокурору страны. Он не был членом Политбюро партии, но был приглашён именно на это экстренное заседание.

Руденко, очень грамотный юрист, уравновешенный и спокойный человек, поднялся и сказал: «Закона нет. Нет закона». «Как нет закона? — не мог остановиться Хрущёв. — Напишите закон!» Указание повисло в воздухе, так как это уже не относилось к генеральному прокурору. На другой день Хрущёв пригласил одного Руденко и попросил изложить возможные предложения.

Руденко подготовился, уже был на допросах Пауэрса, так звали захваченного лётчика, и коротко изложил свои предложения. Пауэрс шёл на сотрудничество со следствием, ничего особенно не скрывал и сообщил, что работал на ЦРУ по контракту, с задачей пролететь из Пешавара в Пакистане в Норвегию на самолете У-2, постоянно фотографируя на полуавтоматических аппаратах территорию СССР по всему маршруту. Руденко предложил провести открытый процесс в Москве над американским шпионом, пригласить на заседание суда семью Пауэрса и любых журналистов для широкого освещения всех перипетий дела в советской и мировой печати. Хрущёв был на этот раз спокоен. Задал несколько вопросов и полностью согласился с предложенным вариантом. Он заявил, что решение о суде будет принято, но непременным условием является то, что обвинителем на процессе будет Руденко, а все возникающие вопросы будут докладываться ему лично, Хрущёву. Вскоре о деле У-2 и о лётчике-шпионе Пауэрсе было широко объявлено в печати, и была назначена дата суда в Колонном зале Дома Союзов. В Москву приехали жена и отец Пауэрса, а также один или два американских адвоката, которые даже и не собирались выступать на суде. В Парке культуры им. Горького была открыта выставка обломков самолёта (то, что сумели собрать). Процесс проходил, с нашей точки зрения, очень успешно. В своей речи прокурор заклеймил американцев и их двуличную политику и в деталях рассказал о шпионской операции У-2 и базах ЦРУ в Норвегии и Пакистане. Пауэрс ничего не отрицал и ясно отвечал на все вопросы суда. Приговор ни у кого не вызвал сомнений, но был для нашего суда мягким — 7 лет тюремного заключения.