Руаль Амундсен - Моя жизнь. Южный полюс

Шестнадцатого марта мы прошли 28 километров. Температура – минус 34°. Енса, одного из моих великолепных «трех мушкетеров», пришлось весь день везти на санях Вистинга. У него не было сил идти дальше. Собирались вечером скормить Тура его товарищам, но подумали о его нарыве и воздержались. Положили пса в свободный ящик и закопали в снег. А ночью нас разбудил дикий шум. Собаки затеяли яростную драку, и по их вою можно было легко понять, что дерутся они из-за еды. Вистинг, который всегда раньше других выбирался из спального мешка, живо очутился на поле битвы. Оказалось, что собаки откопали Тура и устроили пир. Их никак нельзя было обвинить в привередливости. Вистинг снова закопал дохлого пса, можно было спокойно спать дальше.

Семнадцатого выдался трескучий мороз, минус 41°, дул леденящий зюйд-ост. В это утро остался на стоянке Лассесен из моей упряжки, который трусил следом за санями. Мы хватились его только днем. В тот же день пал Расмус, один из «трех мушкетеров». Как и Косматый, он тянул, пока не свалился. Енс совсем обессилел и не мог есть; Вистинг продолжал везти его на своих санях. Вечером мы дошли до склада на 80° южной широты и выдали собакам двойные порции. За день было пройдено 35 километров. За время нашего отсутствия местность заметно изменилась. Куда ни погляди, всюду высокие сугробы. На одном из ящиков склада Бьоланд написал нам несколько приветственных слов. Нашли мы и знак, о котором уславливались с Хасселем, – поверх ящиков лежала глыба снега; значит, наши товарищи прошли здесь и все в порядке.

Мороз не унимался. На следующий день – минус 41°. Нам пришлось прикончить последних из «трех мушкетеров» – Улу и Енса, чтобы не продлевать их мучений. Больше мы с ними не встретимся на этих страницах. Три неразлучных друга, все трое почти совсем черные. На островке под Кристианией, где мы несколько недель держали наших собак, прежде чем забрали их на судно, Расмус сбежал, и нам никак не удавалось его поймать. А когда за ним не гонялись, он приходил сам и ложился около своих двух друзей. Его изловили лишь за несколько дней до погрузки собак на судно. Он успел совсем одичать. Всю тройку привязали на мостике, где разместилась моя будущая упряжка, с той поры и началось наше знакомство. Первый месяц они не очень-то подпускали к себе. Вооружившись длинной палкой, я почесывал им спину, чем мало-помалу и расположил их к себе, так что мы стали хорошими друзьями. На «Фраме» эти три разбойника были грозой всех собак, где ни появятся, непременно затеют потасовку. Они обожали драться. И они же были самыми резвыми из наших собак. Когда мы устраивали гонки на порожних санях около Фрамхейма, эта троица всех обгоняла. С ними в упряжке я всегда мог быть уверен в победе.

На брошенного нами в это утро Лассесена я совсем уже махнул рукой. Не без сожаления, ведь это был самый сильный и работящий из моих псов. И как же я обрадовался, когда он вдруг снова объявился, вполне бодрый и крепкий. Мы решили, что он все-таки откопал Тура и сожрал его. Что еще, кроме еды, могло его оживить! От 80° южной широты и до самого Фрамхейма он отлично работал в упряжке Вистинга.

В этот день произошел примечательный случай, который явился для нас полезным уроком на будущее. Компас на санях Хансена, считавшийся у нас образцом точности, вдруг закапризничал. Во всяком случае его показания не совпадали с солнечным пеленгом, который нам, к счастью, удалось взять в этот день. Мы изменили курс с учетом пеленга. А вечером, перенося вещи в палатку, обнаружили, что рядом с компасом лежал мешочек, в котором мы держали ножницы, гвозди, иголки и тому подобное. Не удивительно, что компас взбунтовался.

Девятнадцатого марта – юго-восточный ветер, температура минус 43°. «Довольно свежо», – записано в моем дневнике. Утром, вскоре после старта, Хансен обнаружил наш старый след. Замечательное зрение у этого человека. Он всегда видел все раньше других. У Бьоланда тоже было острое зрение, но с Хансеном не сравнить. До дома оставалось не так много, и мы уже предвкушали финиш. Однако на другой день сильный юго-восточный ветер заставил нас остановиться. Температура была минус 34°.

Как всегда при зюйд-осте, на следующий день температура воздуха поднялась. Утром 21 марта было минус 9°. Перемена заметная и не неприятная! Мы уже были сыты по горло 40-градусными морозами. Странная погода выдалась в ту ночь. То сильные шквалы с востока-юго-востока, то полный штиль. Как будто ветер налетал с какого-то нагорья. Продолжая движение на север, днем мы прошли флаг номер 6; это означало, что до Фрамхейма осталось 85 километров. Вечером разбили лагерь в 60 километрах от базы. Учитывая усталость собак, мы рассчитывали пройти этот путь за два дня. Но вышло иначе. Утром мы потеряли свой старый след, прошли слишком далеко к востоку и набрали высоту у ранее упоминавшейся возвышенности. Вдруг Хансен крикнул, что видит впереди что-то непонятное, что именно, не разобрать. Оставалось обратиться за советом к тому, кто видел еще лучше, чем Хансен, то есть к моему биноклю. Итак, достаю старый бинокль, верой и правдой служивший мне много лет. В самом деле, что-то странное. Там, внизу, явно Китовая бухта, но что это за черные пятна движутся вверх-вниз?

– Ребята на тюленя охотятся, – предположил кто-то.

Все согласились. Ну конечно, отчетливо видно, ошибиться нельзя.

– Вон сани видно… еще одни!.. Еще…

Мы чуть не прослезились, видя такое рвение.

– А теперь пропали! Нет, опять видно. Непонятно – то покажутся, то пропадут!

В конце концов мы разобрали, что это Фрамхейм со всеми его палатками маячит во мгле. Ребята, скорее всего, сейчас спали после обеда. Слезы умиления на наших глазах сразу высохли. Можно было спокойно и трезво оценить ситуацию. Так, вон Фрамхейм, вон там мыс Мэнхью, а вот это Западный мыс. Значит, мы забрались слишком далеко на восток.

– Даешь Фрамхейм в половине восьмого вечера! – послышался чей-то призыв.

– Превосходная мысль! – отозвался другой, и мы рванули с места, курсом на середину бухты.

Очевидно, мы поднялись довольно высоко, потому что вниз понеслись со свистом. Направляющий не выдержал такой скорости и на ходу вскочил на чьи-то сани. Хансен возился со своим кнутом, когда начался спуск, и я успел только увидеть, как мелькнули в воздухе его подметки. Лежа на его санях, я корчился от смеха, уж очень потешно все вышло. Наконец он поднялся и успел плюхнуться на последние сани, когда они проносились мимо него. Под горой мы все свалились в кучу, люди, собаки и сани вперемешку.

Заключительный этап дался нам не так легко. Мы снова нашли потерянный утром след. Торчащие из снега рыбьи головы вели нас к цели. В 7 часов вечера – на полчаса раньше намеченного – мы добрались до Фрамхейма. 60 километров за день – не так уж плохо для измотанных собак. Из моей упряжки уцелел один Лассесен. Один, которого я отослал домой с 81° южной широты, издох по возвращении. Всего в этом походе мы потеряли восемь собак. Столько же погибло у Стубберюда сразу после того, как он вернулся с 81-й параллели. Вероятно, мороз – главный виновник. Уверен, что не будь так холодно, все собаки остались бы живы.