Николай Рерих - Шамбала. Сердце Азии

Вспоминаем всякое бывшее с нами. Трехсуточная гроза в Гульмарке. Шаровидная молния около моей головы в Дарджилинге. Необъяснимый синий огонь в Ниму. Шесть часов с револьвером в Тангмарке. Бамбуковый мост в Ташидинге. Глетчер Сасир. Мертвый оскал даотая Ма. Переход ламою границы. Ползание по пещерам Кучи. Неожиданная стужа на Каракоруме. Буран после Токсуна. Буря на озере Вулар. И многое другое. И каждая эта буря, и каждая эта стужа, и каждая эта молния вспоминается, как неповторяемый сон. Плотников спрашивает в Урумчи: «Вошла ли в вас зараза Азии?»

Да, Петр Александрович, вошла, но не зараза, а очарование, и всегда оно было в нас. Гораздо ранее, нежели писался «Стан половецкий» или «Заморские гости» [524]. И как же мы будем без тебя, Азия? Но ведь мы и не выехали еще за твои пределы. Да и выедем ли когда? И где граница твоя, Азия? Какие задачи могут быть решены без Азии? Какое построение обойдется без камней, без заветов Азии? «Длинное ухо» Азии слышит музыку сфер. «Великая рука» Азии возносит Чашу. О «Длинном ухе» Азии сложено много рассказов. О «Великой руке» Азии повесть только еще пишется. Из Азии пришли все великие Учителя. Е. И. читает письмо Махатмы. Лучше всего понимает письмо командир-латыш. Как понятно и ценно все его мышление. Потом я делаю доклад команде и пассажирам.

Следуют вопросы. Так же, как на «Лобкове», – напряженные вниманием лица. По откосам берегов еще лежит снег. Сегодня утром прошли селение Ермак и место, где утонул завоеватель Сибири [525]. Рабочий поясняет: «Он бы выплыл, наверно бы выплыл, да доспех-то его на низ потянул». Так помянул рабочий героя этих студеных просторов. И с командиром, и с рабочим, и с учителем всегда встретимся радостно. Привет всем друзьям.

8 июня.

Омск. Мост через Иртыш. Севастьянов показывает «исторические» здания. Особняк, где жил Колчак. Здание колчаковского сената. Дом красноармейцев. Собор, где хранится ветхое знамя Ермака. Полуразрушенная тюрьма, где был заключен Достоевский. Вершинка старого острога XVII века. Оказалось, что оба нужных нам поезда только что отошли и мы должны сидеть в Омске три дня, до четверга вечера. Совторгфлот радушно заботится о нас. Б. [526]многое рассказывает. Слышим о моих картинах. Высокие цены. Поверх всего идут расспросы опять о йогах, об Индии и Тибете, о буддизме и об учениях жизни. Целый слой изучения воли и материи. И совершенно здесь не знают положения ни Америки, ни Китая. Газеты дают верные факты. Но молва плетет свой узор. Письмо о сложном положении Монголии.

В московских газетах пишут о том, что мы «нашли» манускрипт о Христе (Иссе). Откуда идет эта формула? Как могли мы найти то, что известно давно. Но мы на-шли большее. Можно было установить, что формула Иссы-общинника воспринята и живет на всем Востоке. И на границах Бутана, и в Тибете, и на холмах Сиккима, и на вершинах Ладакха, и в хошунах монгольских, и в улусах калмыцких живет текст манускрипта. Живет не как сенсация праздничных газет, но как твердое, спокойное сознание. То, что для Запада – сенсация, то для Востока – давнее сведение. Пройдя Азию, можно убедиться, как мыслят народы.

9 июня.

Холодное солнце пробивается через узорчатые листья филодендрона в комнате [гостиницы] «Европа». Не к теплице, не к ботаническому саду, но в Сикким теперь будут переносить эти листья наше воспоминание. Там, когда от реки Тишты [527]поднимались к Чаконгу, эти же самые листья вились по зеленым мшистым стволам, переплетались с блестящими цветами орхидей. И маленький храм в Чаконге, и одинокий сторож при храме. Высокий и статный, в одной холщовой рубахе. И вечерние рассказы ламы Мингюра. И так узорный лист будет теперь вести в далекие страны. И подле листа будут расцветать образы близкие и милые.

Едем в ОГПУ сдать на хранение оружие. Опять та же предупредительность и заботливость. «Чем можем помочь?» Управляющий Совторгфлотом сам едет на далекий вокзал, чтобы по недоразумению мы не переплатили за багаж. Идем в Краевой музей. Отделы художественный и этнографический. Из Ленинграда и из Москвы прислан ряд картин, умело подобранных, характеризующих течение русской школы. Есть не только Левицкий, но и Мусатов и Левитан. К удивлению, находим и две мои вещи.

Обе из неоконченных запасов, стоявших у стен мастерской. Одна – «Ладьи», 1903 г. (из сюиты «Город строят»), другая – «Древо преблагое», эскиз. Надо написать, что обе не окончены. Подходит местный учитель, удивленно спрашивает: «Вы – Рерих?» – «Да». – «Но ведь вы были убиты в Сибири в 1918 году». Опять та же сказка, которая достигла нас в Лондоне и в Америке. Как же не убит, если были и панихиды, и некрологи. Но отпетому на панихидах светло работалось, плавалось по океанам и легко всходилось на вершины. Верно, «панихида» помогает. И некрологи были очень душевные. Какие славные учителя в этом краю. Уже четвертая радостная встреча.

10 июня.

Едем. Поезд отходит в полночь. ОГПУ дало ордер помочь при посадке.

Друзья! Буду рад по окончании пути кроме этих кратких заметок передать вам весь дневник и рисунки. Но для этого нужно где-то временно осесть и разобрать записки и альбомы. Но где и когда?

Козлов пишет о Хангае. Интересны две статуи – черная и белая – добрая и злая. Но почему они в скифском наряде? Есть ли это Тары? Или приспособленные каменные бабы? Значительно, как и все из старой области Орхона.

Сегодня сабантуй – татарский посевной праздник. Скачки на конях и верблюдах. Татары с громкими бубенцами катят в загородную рощу. Празднуется новый посев.

В полночь приходит поезд [528]. Агент ОГПУ проходит мимо, глазом дает нам понять, что все ладно. Едем под знаком розы, под знаком праздника посева. Привет друзьям!

Приветствовать сибиряков – это значит почувствовать и сказать что-то очень мужественное и созидательное. Понятие сына Сибири есть зов труда и познавание тех действительно неисчерпаемо прекрасных сокровищ, которыми наполнена эта страна глубокого прошлого и великого будущего.

Во всех странах, где пришлось побывать, никто ни на минуту не смущался понять все великое, еще несказуемое значение Сибири. Белуха, эта Сумеру Азии, стоит белоснежным свидетелем прошлого и поручителем будущего. Сибиряки не только любят Сибирь, но они всегда стремятся к ней для работы, для труда, для сотрудничества. Вспомним, что именно сибирские кооперативы заняли такое незабываемое место среди подобных зачинаний нашего отечества. И сейчас разве мыслимо соображать, какое сотрудничество без этой сознательной кооперации? Тем, кто хочет строить, можно думать лишь в оценках трудовой единицы. Всякие другие ценности, измышленные и условные, поколебались и обветшали. Недавние кумиры человечества уже отброшены, и вместо них неизбежно и справедливо встает понимание труда. Без этого понимания не будет и настоящего осознания культуры.